— Наверное, рождение Паоло вы перенесли легче.
— Да. И вы будете прекрасно себя чувствовать с Дженнифер. — Он крепче обнял ее, так что макушка уперлась ему в подбородок, и отпустил ее только тогда, когда в холле внезапно появился Антонио.
Пять минут спустя Антонио уже нес дымящийся стаканчик кофе в палату Дженнифер. Он передал чашку Пиа: все его внимание поглотила жена, у которой только что прекратилась очередная схватка.
— Почему бы мне не оставить вас вдвоем? — прошептала Пиа кронпринцу.
— Не знаю, как тебя благодарить, Пиа. — Он пожал ей руку и кивнул.
Дженнифер тоже промямлила, что согласна. Она лежала на боку. Ей было неудобно, но так лучше усваивалось блокирующее боль лекарство. Пиа нашла для принцессы несколько подбадривающих слов и скользнула в полупустой холл.
— Вижу, у вас уже есть очередная чашка кофе. — Федерико тоже потягивал бодрящий напиток из картонного стакана и вышагивал взад-вперед у дверей палаты.
— Да, хорошая служба доставки. Не каждый день бывает, что женщине два принца наливают утренний кофе.
— Можете предсказать, долго еще? — Принц перестал шагать и кивнул в сторону палаты.
— Думаю, часа два-три.
Оба посмотрели на огромные черно-белые часы, свисавшие с потолка.
— Я еще не купил малышу подарок. Наверное, мы успеем заглянуть в лавку подарков? Она скоро откроется.
Они оставили родильное отделение и вошли в лифт. Оба остро ощущали свою уединенность в закрытом пространстве. Еще несколько секунд, и лифт остановился этажом ниже, чтобы принять девочку на кресле-каталке. Сестра, толкавшая кресло, остановилась, увидев принца. Но он помахал рукой, чтобы они вошли, и придержал дверь.
— Вы принц Федерико? — Девочка поняла, кто перед ней, и у нее от волнения прервался голос.
— Да. — Он нагнулся, чтобы она могла лучше рассмотреть его. — А тебя как зовут?
— Карлотта.
— Красивое имя. Похоже, что ты сломала ногу, Карлотта. — Он показал глазами на гипс.
— Я упала с гимнастического бревна. Вчера мне сделали операцию, чтобы соединить кость.
Он потрогал ее руку, притворяясь, будто ощупывает мышцы.
— Ты сильная девочка, Карлотта. По-моему, ты очень скоро снова вернешься к гимнастике. — Он наклонился к ее уху и прошептал: — Ты, наверное, хочешь, чтобы сначала на гипсе расписались все твои друзья. Но можно я первым подпишу твой гипс?
— Вы? Правда?
— Мне это доставит удовольствие. — И он размашисто расписался на гипсе. — Поправляйся скорее, Карлотта.
— Обязательно!
Сестра выкатила кресло из лифта. Обе обернулись и махали рукой, пока не закрылись двери лифта.
Федерико повернулся к Пиа и уже начал что-то говорить, но замолчал и коснулся губами уголка ее глаза.
— Что это?
Она хотела сказать, что попало что-то в глаз. Но язык не повернулся так неуклюже солгать.
— Во-первых, я едва сдерживалась ради Дженнифер, чтобы не разрыдаться. Во-вторых, вчера я почти потеряла голову, когда Паоло разыграл шутку в фонтане. И эта девочка… вы осветили ей нынешний день. — От неловкости у нее пылали щеки. — Я не всегда так реагирую.
— Не думаю, что вы могли бы работать с беженцами или с пациентами, больными СПИДом, если бы не обладали большой силой духа.
— Это потому что дети, — бессвязно бормотала она. — Я не умею с ними обращаться. И когда вижу, что они страдают, как эта девочка…
— Не умеете? Вы шутите?
— Совсем нет.
— А как удивительно вы нашли подход к Артуро и Паоло. — Черты его лица смягчились. — И не только вчера в саду, а и в тот день, когда они ударили вас бумерангом. Многие взрослые решили бы, что их надо наказать. Или по крайней мере смотрели бы на них с неудовольствием. Вы же больше всего заботились о том, чтобы они не очень переживали. Вы понимали, как они огорчены. Несмотря на боль, вы старались успокоить их. Они вышли из лифта и повернули налево, к лавке, где продавали подарки.
— У вас врожденный дар привлекать детей, — убеждал ее по дороге принц. — И взрослых тоже. По-моему, вы себя недооцениваете.
Он замолчал, ожидая, когда она посмотрит ему в глаза. Она подняла голову, и глубокая убежденность в его лице поразила ее.
— Я хотел сказать вам… Вчера я поступил бестактно.
— То есть?
— Сказал, что вы будете для кого-то хорошей женой и матерью.
Она засмеялась, надеясь, что он не видит, как воздействует на нее простое упоминание слов «жена и мать».
— Приятный комплимент.
— Нет, не комплимент. — Он взял ее за плечо и остановил. — На самом деле я думал, какой удивительной женой вы стали бы для меня. И матерью для моих детей.
Пиа собрала все силы, чтобы не выдать своего потрясения. Этого не может быть.
— Играя под дождем с мальчиками, я чувствовал себя превосходно, — продолжал он. — Я… я никогда не испытывал такой легкости, такого удовольствия, оставаясь только с женщиной и детьми. И это было не просто удовольствие. Мне всегда было спокойно с Лукрецией. Но вчера произошло что-то большее. Я не могу это объяснить… Мы…
У Пиа сердце едва не выскочило из груди. Федерико ди Талора, мужчина, о котором мечтает каждая женщина в западном мире, испытал «что-то большее» с ней? С женщиной, которая даже под пыткой не могла бы отличить модели Прада от моделей Гуччи?
Невероятно. И так быть не может. Но все же его слова звучали для нее музыкой. «Мы…»
— Разумеется, я не имею в виду сию минуту. — Первый раз после их знакомства у Пиа мелькнула мысль, что он нервничает. — Я безмерно ценил Лукрецию. Она была моим самым дорогим другом. Но если бы я женился снова… Я хотел бы надеяться, что это будет такая женщина, как вы.
Он взял ее за руку и сжал пальцы. Какое нежное прикосновение! Никто из заметивших их, когда они стояли недалеко от лавки подарков, не ошибся бы в характере их отношений — ореол романтической любви окружал эту пару.
Забыв обо всем на свете, Пиа смотрела на принца. Впитывала его слова и откровенное желание, горевшее в глазах. Она не могла произнести ни звука. Но Федерико спас ее от необходимости говорить. Не отпуская ее руки, он повел ее в сторону от лавки. Держась за руки, они медленно и молча вернулись в комнату ожидания. Им, конечно, не удалось избежать любопытных взглядов пациентов, визитеров, персонала, которые заполняли холлы и коридоры. Без предупреждения он втянул ее в маленький кабинет и закрыл дверь на задвижку.
— Кабинет принадлежит доктору нашей семьи. — Голос Федерико был чуть громче шепота. Он крепко сжал ее в своих объятиях. — Надо будет напомнить ему, что дверь лучше запирать.
— По-моему, он уже с ночи в больнице — волнуется за Дженнифер, — удалось проговорить Пиа. — Ее тело предчувствовало неизбежное и ликовало каждой своей клеточкой. Но разум продолжал сопротивляться. — Если он оставил дверь незапертой, это, возможно, означает, что он вернется…
