— Не знаю, что произошло с Джиной, но в тот день к вечеру она почувствовала себя неважно. И Саймону не удалось уговорить ее отправиться с нами в бар. У нас был уговор: куда бы мы ни ехали втроем, машину вели по очереди. В тот вечер как раз была очередь Джины, но, так как Саймон вел машину накануне, то за руль должен был сесть я.
Я думал, что он начнет сопротивляться и говорить, что, мол, Джина его девушка и все такое прочее. Но он бросил мне ключи и сказал: «Приятель, она же твоя сестра!» В баре я начал обхаживать одну блондинку, но ей почему-то больше приглянулся Саймон. А он, как ты знаешь, с ума сходил по моей сестре. Однако блондинка была не в курсе и просто глаз с него не сводила, не обращая на меня никакого внимания. Мое самолюбие страдало, и я решил, как говорится, утопить горе в вине. Ближе к полуночи Саймон — а он тоже был слегка навеселе — помог мне добраться до машины. И я сел за руль… В тот момент, когда я лихо разворачивался, какой-то завсегдатай бара, стоявший на ногах еще хуже, чем я, неожиданно возник прямо перед машиной. Я резко крутанул руль… Придя в себя, видимо, через несколько мгновений после аварии, я почувствовал запах бензина и увидел огонь.
— О господи.
У Жаклин дрожали руки и ноги. Горло перехватил нервный спазм. Ей сказали, что Роналд вытащил Саймона из горящей машины и брат умер у него на руках. Да, заключительная сцена трагедии соответствовала действительности. Но не ее начало.
Жаклин искоса взглянула на Роналда. Он поднялся и с видом глубоко несчастного человека подошел к окну. Она подумала о том, какой непосильный груз вины нес этот человек все пятнадцать лет. Именно вина заставила его вопреки призванию все свои силы отдавать процветанию их совместной семейной строительной фирмы.
Роналд вздохнул и продолжил свой рассказ, пытаясь наконец-то облегчить душу:
— Автомобиль врезался правым крылом в каменную тумбу на тротуаре. Дверцу покорежило и заклинило. Саймон все время повторял, что машина вот-вот взорвется и мы должны успеть выбраться, прежде чем это случится… Боже, я на всю жизнь запомнил этот запах…
Его лицо сморщилось, как от боли, и Жаклин еле удержалась, чтобы не кинуться к нему и не обнять.
— Мне удалось вытащить Саймона через дверцу со стороны водителя, когда уже подбежали люди и раздался вой сирен. Я говорил Саймону, чтобы он держался, что «скорая» уже едет. Я не понимал тогда, что с ним что-то серьезное. И когда он попросил передать Джине, что сожалеет о случившемся и любит ее, я сказал, что он сделает это сам. А потом он заговорил о тебе…
— Обо мне?
— Да. Он попросил меня присматривать за тобой, пока ты не подрастешь. И еще он сказал: «Рон, старина, да перестань ты волочиться за этими блондинками». Раз он шутит, обрадовался я, значит, с ним все в порядке. Но Саймон умер до приезда «скорой».
— О, Роналд…
Она безудержно и горько заплакала. Слезы Жаклин только усилили его душевную боль. Он давно так не страдал. Ему хотелось подойти к ней, успокоить ее. Но он понимал, что сейчас этого лучше не делать. Может быть, уже само его присутствие усугубляет ее переживания.
Прошло время, прежде чем она подняла голову и посмотрела на него.
— Так, значит, это держали от меня в тайне столько лет. — Ее спокойный голос испугал и одновременно удивил его. Он ожидал от нее вспышки гнева, слов осуждения. — А Джина знает? — спросила она, не отводя от него глаз.
— Да.
— И тоже до сих пор винит себя в случившемся?
— Это не ее вина, Жаклин…
— Да, не ее, — убежденно произнесла она. — Но и не твоя, Роналд.
— Но я не должен был вести…
— Прекрати! Джина считает, что, если бы за рулем была она, то ничего бы не случилось. Ты уверен, что, если бы меньше выпил, то справился бы с управлением, когда под колеса чуть не угодил пьяный. Пойми, никому не дано уже узнать, что было бы, если бы за рулем был кто-то другой, а не ты. Ведь и Саймон тоже времени даром в баре не терял. То, что случилось, — случилось. И с этим надо мириться. А не вычеркивать из жизни пятнадцать лет, как поступили вы с Джиной. Тем более Саймона все равно не вернуть.
— Что за чушь ты несешь?
— Совсем не чушь. Она потеряла ребенка, живет в одиночестве. Ну а ты, ты, Роналд, пытаешься прожить его жизнь.
— Ты говоришь ерунду!
— Тогда почему ты не принял предложение о партнерстве в одной из процветающих архитектурных фирм? Потому, что считал своим долгом сохранить компанию, когда твой отец ушел на пенсию?
— Всегда считалось, что после его ухода я займу это место!
— Нет. Предполагалось, что это сделает Саймон. И Саймон должен был стать мужем Джины. Никто больше твоих родителей не был удивлен, когда ты объявил, что собираешься возглавить фирму. Я помню, как они умоляли тебя подумать и вернуться к архитектурному проектированию.
— Тогда они были не правы!
— Нет, черт возьми, они были правы! Ты ненавидишь то, чем вынужден заниматься. И не отрицай этого! — взорвалась она, поняв, что Роналд собирается возразить ей. — Я видела твои проекты. Я потратила неделю, рассматривая их. И…
— Что?
— Они просто замечательные.
— Ты актриса, Жаклин. И недостаточно разбираешься в архитектуре, чтобы делать подобные выводы.
— Может быть. Но я знаю тебя. И они многое рассказали мне о тебе самом, Роналд.
— Не делай из мухи слона, Жаклин. Это лишь наброски, и не более.
Она покачала головой.
— Это твои мечты.
Роналд рассмеялся:
— Или замки из песка.
— Ты не должен всю жизнь заниматься бизнесом. Ты прекрасный архитектор. Ты мог бы завтра продать свои проекты. Но не станешь этого делать, — сказала она без тени сомнения. — На самом деле ты хочешь сам воплотить их в жизнь.
— Да, я с тобой согласен. Я никогда не сделаю этого, потому что не хочу, чтобы проекты попали к тем, кто равнодушен к ним, кому интересна лишь коммерческая сторона дела. Архитектор не тот, кто довольствуется карандашом и бумагой. Это тот, кто не боится пыли и грязи на своих руках.
— Когда ты решил построить дом в Парамосе, — сказала Жаклин, — ты недаром сделал все сам — от первого эскиза до последнего гвоздя. Ты вложил в него все, что знаешь и умеешь. Архитектура — твое призвание. Подумай о своем будущем.
— У меня даже нет времени закончить этот дом, — с сожалением сказал он. — Практически то, о чем ты говоришь, невыполнимо. Конечно, я все сделал в Парамосе своими руками, но только потому, что строил дом для себя. Жаклин, мне тяжело жить с болью, не проходящей с годами. Но я несу ответственность за то, что случилось, перед твоими родителями, перед Джиной, перед…
— Замолчи! Мне надоело слушать об ответственности перед кем-то! — Жаклин перешла на крик. — А как же твоя жизнь, твое счастье? Ты говоришь, что боль не проходит. А что ты сделал для того, чтобы она прошла? Ты пытался хоть что-нибудь изменить в своей жизни? Да, это сложно. Но ты не Бог. Никому не дано предугадать, что может произойти, а что нет. Я не права?
