Во вторник Поль позвонил ей.
— Хельга еще спит? — без предисловий спросил он.
Улла, державшая в руках ребенка, телефон и бутылочку одновременно, ответила:
— Нет. Только что проснулась. Я собираюсь ее кормить.
— Когда закончишь, будь добра принести ее ко мне в кабинет, — сказал он и положил трубку.
Это что, предложение заключить перемирие? Слава богу, Поль перестал вести себя так, словно ее не существует. Боясь надеяться, она надела голубое платье, оттенявшее ее загар, тронула губы помадой и сделала то, что ее просили. Но едва Улла переступила порог, как Поль забрал девочку и закрыл дверь перед ее носом.
Через час Уллу вызвали, и она снова спустилась по лестнице, на сей раз уже ни на что не надеясь. Однако ее ожидал сюрприз.
— Прошу, — сказал Поль, пропуская ее в комнату.
К удивлению Уллы, Поль и Хельга были не одни. За большим письменным столом сидел незнакомый мужчина. Рядом с ним лежал открытый дипломат.
— Позволь представить тебе Гастона Шарпантье, моего… коллегу, — начал Поль. — Он согласился помочь выяснить, где находится моя бывшая жена. Я больше не могу мириться с ее продолжающимся нежеланием отвечать на мои послания и прислать медицинскую карточку Хельги. Возможно, с ней произошел несчастный случай.
— Ничего подобного! — воскликнула Улла. — Если бы с ней что-нибудь случилось, мы бы уже знали об этом!
Поль позволил себе холодно усмехнуться.
— Едва ли. К числу ее любимцев я не отношусь тоже.
Намек был прозрачный, но не успела Улла открыть рот, как вмешался Гастон Шарпантье.
— Скажите, мадемуазель, — сказал он, положив ручку на блокнот, — вы хотя бы раз связывались с кузиной после своего прибытия на Мартинику?
— Нет, — ответила Улла. — Я послала ей несколько сообщений, но ответа так и не получила.
— Как по-вашему, типично ли для нее такое поведение?
— Не знаю. Раньше я в такой ситуации не оказывалась.
— Но ведь вы всегда поддерживали близкие отношения, не правда ли?
— Да. Насколько это возможно, если один человек живет в Гётеборге, а другой в Стокгольме. В детстве мы виделись намного чаще.
— Да, конечно, — пробормотал Шарпантье и что-то записал в блокноте. — Кстати, о детстве. Как вы можете объяснить ее отсутствие интереса к ребенку? Это тоже типично для вашей кузины?
— Я не совсем понимаю вас, месье Шарпантье, — лаконично ответила Улла. — Если вы намекаете на то, что она не любит Хельгу, то вы ошибаетесь.
— Мадемуазель, почему вы так в этом уверены? По вашему собственному признанию, она не сделала попытки узнать, как себя чувствует ребенок.
— Я звонила ей в офис и говорила с секретаршей.
— А почему не домой?
— Она совершает рекламную поездку по Франции и каждые два дня переезжает в другой город. Учитывая ее напряженное расписание и большую разницу во времени между Мартиникой и Францией, застать Юлию довольно сложно. К тому же прошло немногим более двух недель. Это не вечность.
— Значит, вы не можете сказать, где именно она находится в тот или иной момент?
— Боюсь, что нет. Но не сомневаюсь, что Юлии неукоснительно передают все сообщения и вскоре она даст о себе знать.
Шарпантье посмотрел на Поля так, словно хотел сказать: помощи от нее никакой.
— Спасибо, Улла, — промолвил Поль. — Можешь идти. Но если вспомнишь что-нибудь полезное, то…
— Непременно сообщу. Можно забрать Хельгу?
— Нет. Ей здесь хорошо. Пусть побудет еще немного.
Как только за Уллой закрылась дверь, Гастон спросил:
— Она говорит правду?
— У меня нет причин ей не верить.
— Однако признайся, что это странно. Неужели она тоже не имеет представления о местонахождении матери ребенка?
— Если бы речь шла не о Юлии, я бы с тобой согласился. Но, как тебе хорошо известно, моя бывшая жена — создание непредсказуемое. У нее могут быть причины скрываться. Кроме того, она прекрасно знает, что у кузины нет склонности к обману. Затей Юлия какую-то интригу, Улла была бы последней, с кем она поделилась бы.
Адвокат положил ручку и откинулся на спинку кресла.
— И что дальше?
— Будем соблюдать первоначальный план и попытаемся отыскать ее. У меня не осталось к Юлии никаких теплых чувств, но она мать моей дочери. Я предпочитаю не начинать открытую войну, пока есть хоть малейшая возможность ее избежать.
— А если поиски ничего не дадут? Или мы найдем ее, а она откажется сотрудничать?
Поль подошел к окну и увидел, что Улла идет к пруду. Купальник прикрывала короткая накидка, на плече висело полотенце. Когда Улла вошла в кабинет, холодный прием огорчил ее, и это доставило Полю злорадное удовлетворение. Не он один страдает от этой ссоры.
Но сейчас плечи Уллы ссутулились. Было видно, что она несчастна. Поль ощутил угрызения совести. Их размолвка длится слишком долго. Пора сменить гнев на милость.
— Поль! — Гастон смотрел на него с любопытством. — Ты меня слышал? Что ты будешь делать, если Юлия откажется сотрудничать?
Поль наклонился и взял Хельгу из манежа. Как легко он привык к этой девочке, как уверенно подбрасывал ее в воздух и держал на сгибе руки, не боясь уронить или причинить ей вред… И как тяжело будет расстаться с ней, когда придет срок…
— Если это случится, — решительно сказал он, — мы сделаем все, чтобы защитить интересы моей дочери.
Наступил вечер среды. В театр они приехали поздно, и на обмен любезностями с Анфревилями уже не было времени.
— Не ругайте Уллу, — сказал Поль, обмениваясь рукопожатиями с Шарлем. — Она была готова вовремя, но я ее… э-э… задержал.
На самом деле по его просьбе они уехали с виллы на два часа раньше и заехали в тихий деревенский трактир, чтобы пообедать до начала спектакля.
— Я соскучился по тебе, — сказал Поль, когда они сидели за столом во дворике.
— Никогда бы не подумала, — ответила Улла, теребя черную бисерную сумочку.
— Знаю. Прости за то, что я с тобой не разговаривал. — Он пожал плечами и улыбнулся, но Улла не обратила на его улыбку внимания. — Может быть, начнем сначала?
Улла смотрела на море.
— А какой смысл? Мы с тобой по-разному смотрим на вещи.
— Милая, — сказал он, — мы разошлись во мнениях из-за подарка. Неужели такой пустяк может нас поссорить?
— Ты три дня вел себя так, словно меня не существует. По-твоему, это пустяк? — Лицо Уллы было таким грустным, что Поль сам чуть не заплакал. — В субботу у меня был повод злиться на тебя. Да, я наговорила лишнего, но ты не захотел меня простить. Наоборот, продолжал наказывать. Знаешь, как мне было больно?
