несколько долгих мгновений, а может и несколько лет, прежде, чем он медленно отстраняется. Перед глазами сверкают яркие радужные пятна, мне не хватает воздуха, сердце колотится, грозя выскочить из груди. Я теряю ориентацию в пространстве, и могу только цепляться за него слабыми пальцами. Его глаза блестят от волнения, он смотрит на меня с такой колоссальной надеждой, с такой любовью и желанием, но я сглатываю и с усилием выговариваю:
– Мужчины всегда берут силой, то, что им недоступно, правда? Я не давала тебе согласия на этот поцелуй.
Слова протискиваются изо рта, словно наждак, причиняя почти физическую боль. Лицо Артема мгновенно меняется. Мне чудится даже звук захлопывающейся двери где-то вдалеке. Он отходит резким шагом назад, отпускает меня, и я остаюсь одна под холодным ветром. Он долго молчит, смотрит тоскливым взглядом, а потом говорит:
– Прости, – и отворачивается.
Глядя, как от меня уходит самый дорогой в моей жизни человек, я не чувствую ничего, кроме холодного пронизывающего ветра. Чувства приходят потом в озябшее тело и в озябшую душу. Я сажусь на последнюю ступеньку лестницы, спускающейся в воду, и долго смотрю на реку.
***
К тому моменту, когда я добираюсь домой, уже сгущаются сумерки. Иду я очень медленно, так, что нетерпеливые прохожие огибают меня на узком мокром тротуаре, одаривая сердитыми взглядами. Я замечаю их скорее машинально, мысли крутятся вокруг Артема, странные, неоформленные, в голове то и дело вспыхивает его лицо – спокойное и улыбающееся, и на душе становится еще тоскливее.
Я вхожу в квартиру, захлопываю дверь, раскладываю продукты в холодильнике, а потом падаю на стул возле обеденного стола и плачу навзрыд. Так мучительно и так долго. Слезы дарят облегчение, опустошают меня окончательно, и когда я перестаю всхлипывать, а дыхание, выравнивается, я еще долго сижу, не двигаясь, за столом, возле пустого пакета из магазина.
В полной тишине раздается тихий щелчок, и вся квартира погружается в темноту. Я поднимаю тяжелую голову, на ощупь нахожу в ящике стола свечу и спички, кухню освещает дрожащий огонек. Выглянув в окно, я убеждаюсь, что свет выключили только в нашем доме, да и, судя по всему, лишь в нашем подъезде. Ставлю свечку на блюдце и выхожу в коридор, накинув платок.
– Зинаида Михайловна, добрый вечер, у вас есть свет? – спрашиваю я соседку – миловидную старушку, после того, как стучу в её дверь.
– Здравствуй, Машенька. Да, а что у тебя отключили?
– Наверное, что-то с щитком. Я проверю.
– Тебе помочь, дорогая?
– Нет, спасибо. Я сама.
Соседка закрывает дверь и дважды проворачивает ключ в замочной скважине. А мне на секунду делается тревожно. Какой-то иррациональный страх охватывает меня на мгновение, я даже делаю шаг назад, в свою квартиру, но потом хмурюсь и трясу головой. Только темноты мне бояться не хватало.
Электрический щиток висит напротив лифта, в общем коридоре, за железной дверью, ведущей в наш предбанник.
Я подхожу к двери, смотрю в глазок и ничего не вижу. На лестничной клетке полнейшая тьма. Возможно, выбило пробки, или что-то замкнуло.
Поправляю кренящуюся свечу на блюдце и отодвигаю засов. Дверь открывается с тихим скрипом, я переступаю порог и направляюсь к щитку, но вдруг краем глаза замечаю какое-то движение справа от себя.
В следующее мгновение кто-то резким ударом выбивает свечу у меня из руки. Блюдце летит на лестницу, разбивается об стену с громким звуком. Свеча падает на пол и гаснет. А потом ужас затапливает меня с головой, потому что я слышу голос:
– Ну, здравствуй, жена.
Из темноты появляется рука и резко прижимает меня к стене возле лифта. Вместе с этим я слышу звук захлопнувшейся железной двери – значит, убежать не получится: ключи остались дома.
Привыкшие к темноте глаза различают темный силуэт совсем близко от меня. В ноздри заползает тошнотворный запах дорогого парфюма, который мой муж не менял много лет. Он всегда считал, что запах мужчины – это его визитная карточка.
– А ну скажи мне, дорогая, что, по-твоему, я с тобой сделаю, когда приволоку за волосы домой? – шипит Андрей мне прямо в ухо, – нагулялась, похотливая сука? Думала не найду тебя, дрянь?
Каждый вопрос сопровождается ударом о стену. Я могу только тихо вскрикивать, потому что его огромная ладонь закрывает мне рот и нос, и все мои силы уходят на то, чтобы дышать. Андрей прижимает меня к стене всем телом и дышит прямо в лицо. От страха я не могу сориентироваться и понять, в какой стороне находится моя дверь.
– Ты устроила себе прекрасные новогодние каникулы, солнце мое, – продолжал глумиться Андрей, – должно быть, ты прекрасно развлекалась со своим малолетним любовничком в этом уютном гнездышке. Ах, сука!
Мне удается открыть рот и сильно укусить его, но той секунды, что он отдергивает ладонь, не хватает, чтобы закричать. Он размахивается и дает мне обжигающую пощечину. На ногах удержаться не удается. Я падаю на грязный пол, закрываю голову руками, набираю полную грудь воздуха, чтобы заорать, но тут же давлюсь им и хриплю: Андрей замахивается еще раз, на этот раз ногой, и бьет. Удар приходится в плечо, а следующий – в ребра. Я пытаюсь отползти от него, и одна рука проваливается сквозь железные прутья решетки – я у лестницы.
Муж неспешно подходит ко мне, нагибается и сильно тянет меня за длинную темную косу, вынуждая чуть приподняться, чтобы облегчить боль.
– Слушай внимательно, тварь, – говорит он негромко, – ты сейчас встанешь и пойдешь со мной домой. А если заорешь, клянусь, я тебя убью, а потом то, что от тебя останется, пришлю в посылке твоему дружку, ты меня услышала?
Вместо ответа я набираю полный рот слюны и со всей силы плюю ему прямо в глаза. Андрей с изумленным и яростным возгласом резко отшатывается, я вскакиваю на ноги и кричу во всю мощь легких:
– Помогите! Пожар, ПОЖАР!!
Что происходит потом, я уже не вижу.
Взревев, словно раненый бык, Андрей толкает меня в грудь, и я кувырком лечу с лестницы. Перед глазами несколько раз вспыхивает белое, а потом я уже ничего не чувствую, потому что теряю сознание.
***
Прихожу в себя я медленно и мучительно. Сначала возникают странные образы перед моими глазами, но мне очень больно их открывать, поэтому я еще несколько минут решаю еще поспать. Проходит несколько часов, прежде чем ко мне начинают пробиваться звуки, чьи-то смутно знакомые голоса, шарканье ног. Кто-то трогает мой лоб, зачем-то поправляет растрепанные волосы на подушке. Меня посещает яркое воспоминание, как
