Боль, острая как бритва, разрезала его на куски. Мэт чувствовал горячую влагу в глазах. Он не мог дышать. Казалось, легкие не умещались в грудной клетке.
Будь она проклята! За т о, что причинила страдания Дэвиду, за то, что ради своей цели заставила его влюбиться.
Не оборачиваясь, Мэт остановился в нескольких ярдах от конюшни и холодно бросил через плечо:
— Чтобы к утру вас здесь не было. Ясно?
Лэйни кивнула. Но Мэт уже не видел ее жеста.
Девушка оглядела пансион и заметила Индию Дорман. Та стояла на веранде, скрестив руки на обширном бюсте. Даже издалека Лэйни разглядела довольную улыбку на ее лице.
Опустошенная и разбитая, Лэйни побрела прочь. В пыли остались лежать смятые лепестки розы. Печальный символ разбитой любви.
Скрытая высокой стеной густого можжевельника, Лэйни наблюдала, как Мэт запрыгнул в джип. Через секунду машина сорвалась с места, оставляя за собой облако пыли.
Когда Мэт выбежал из конюшни, Лэйни ощутила боль и горечь обиды. Когда он сделал безрезультатную попытку поговорить с Дэвидом, расстроилась еще больше. А когда Дэвид, промчавшись мимо раскрытых объятий Индии, бросился к любимому Кэппи и крепко прижался к деду, девушка снова заплакала.
Но теперь… теперь наступило благословенное оцепенение. Только холодная пустота сковала душу.
С величайшей осторожностью, переставляя ноги, Лэйни пересекла лужайку и направилась к пансиону. Устало поднялась по лестнице и открыла дверь в спальню.
Ссора с Мэтом перевернула ее жизнь. Остался горький привкус утраченной навеки любви, малую толику которой ей удалось познать.
Не в силах справиться с дикой головной болью, девушка бросилась ничком на кровать.
Едва она закрыла глаза, как услышала робкий стук в дверь. Лэйни натянула на голову подушку, чтобы заглушить звук: ей не хотелось никого видеть. Но удары становились громче.
— Лэйни? Это я, Д-Дэвид. Можно мне войти? Пожалуйста.
— Да… конечно, входи, — позвала она мальчика немного хриплым от сдерживаемых слез голосом.
Потемневшие глаза Дэвида устремились на девушку, едва он переступил через порог. Его одежда была измята, лицо испачкано. Две бледные неровные бороздки — доказательство недавних слез — пролегли на щеках. Мальчик подошел к кровати, беспокойно шевеля пальцами в карманах джинсов.
— Я… я п-поговорил с Кэппи. Он с-сказал, что каждый может рассердиться, а гнев проходит.
— Возможно, пробормотала Лэйни.
Если бы она могла разделить оптимизм отца! Девушка очень сильно полюбила паренька. Она смотрела на Дэвида, запоминая каждую черточку, не желая верить, что, возможно, видит мальчика в последний раз. Дэвид не должен заметить, что она плакала. Племянник достаточно натерпелся за сегодняшний день.
Стараясь унять дрожь в голосе, Лэйни спросила:
— Ты уже говорил с отцом?
— Нет. Но… но Кэппи сказал, чтобы я объяснился с ним.
— Он прав, Дэвид.
— А правда, что Кэппи — мой дедушка?
Девушка кивнула.
Широкая улыбка расплылась по заплаканному личику мальчика.
— У меня никогда не было дедушки. А теперь появился замечательный Кэппи. Я и тетей никого не называл. Есть, правда, бабуля, бабушка Вилборн, вот и все родственники. Да, еще дядя Берни, конечно. — Глаза Дэвида наполнились слезами. — Я никогда не знал мою… мою маму. Иногда мне кажется, что помню ее. Когда она пела. Бабуля г-говорит, что я настоящий выдумщик, слишком фантазирую.
Лэйни нежно погладила его лоб, разглаживая хмурую складку между бровей.
— Твои самые прекрасные воспоминания о маме спрятаны глубоко внутри. Иногда, когда ты в них нуждаешься, всплывают в памяти.
Круглое мальчишеское личико снова нахмурилось.
— Ты когда-нибудь расскажешь мне о… о моем отце? Я имею в виду, о настоящем отце. И как произошло, что другой, приемный, отец так… так рассердился из-за того, что вы с Кэппи приехали сюда.
Лэйни вздохнула и потерла подушечками пальцев пульсирующие виски.
— О, дорогой, мне так… так сложно объяснить тебе.
— А почему ты не поговоришь с папой?
— Я пыталась, солнышко. Но… но ты видишь, что произошло. Твой папа думает, что я хочу забрать тебя. А он так сильно любит тебя, своего сына, что даже мысль о расставании приводит его в ярость.
Дэвид плюхнулся на кровать.
— Ну и глупо! Разве ты не можешь сказать, что вы собираетесь здесь остаться? Ты и Кэппи, — уточнил он. — И мы жили бы вместе. Как настоящая семья, верно?
— Да, семья — единое целое, — улыбнулась Лэйни.
Дэвид заметно успокоился и начал снова контролировать речь.
— Тогда я сам поговорю с отцом. Как только он с Кэппи вернется из города.
— Как, Кэппи поехал вместе с твоим папой? — От удивления Лэйни раскрыла глаза.
— Да, Кэппи считает, ты сделала ч-что-то неправильно и у тебя есть шанс исправить ошибку. Ну, я пойду. Дождусь их возвращения, хорошо?
И Дэвид ринулся к двери. Приоткрыв ее, он повернулся к Лэйни. Задорная улыбка заиграла на его губах.
— Не беспокойся! Иногда папа действительно сердится, но затем быстро отходит. Я рад, что ты и Кэппи — моя новая семья.
— И мы тоже.
Его золотистые, обрамленные черными пушистыми ресницами глаза потупились. Робко, боясь услышать отрицательный ответ, мальчик спросил:
— А можно, я буду называть тебя тетя Лэйни?
Ее сердце запело и заплясало. Слова как волшебная музыка прогнали неприятности сегодняшнего дня. Боясь, что ее голос задрожит от волнения, девушка согласно кивнула.
Дэвид застенчиво улыбнулся.
— Увидимся позже… тетя Лэйни.
Она откинулась на подушки. Казалось, мир снова засиял всеми цветами радуги. Доверяясь проверенному способу отключаться от проблем, Лэйни свернулась калачиком, словно брошенный котенок, и снова погрузилась в глубокий сон.
Когда она открыла глаза, сумерки уже заполняли комнату фиолетовыми тенями. Пульсирующая головная боль не проходила.
Пока Лэйни искала в косметичке аспирин, кто-то заколотил в дверь. Крошечный лучик надежды согрел ее сердце. Мэт! Может, он уже не сердится и пришел помириться?
Но надеждам не суждено было сбыться: девушка узнала голос отца.
— Рут Элейн, открой дверь. Я знаю, что ты там.
Тяжело вздохнув, она отложила лекарство на туалетный столик и впустила Кэппи.
— Что случилось? У меня жуткая головная боль. К тому же мне следует собрать вещи.
Не обращая внимание на хмурое лицо дочери, Кэппи прошел в комнату. Он мягко высвободил дверную ручку из ее судорожно сжатых пальцев и спросил:
— Что ты здесь делала целый день, зарывшись как в норку?
