все в порядке? — Джордж Уилсон с беспокойством смотрел на свою дочь.
— Да. — Шантель опустила голову, зарывшись лицом в гриву лошади, чтобы скрыть свою боль.
Словно чувствуя, что что-то не так, лошадь заржала.
Шантель смахнула слезу, досадуя на себя за эту слабость. Слезы все равно не могли ничего изменить. Потому что в жизни не бывает никаких если. Ты должна иметь дело с тем, что тебе выпало, и столкнуться с последствиями, какими бы они ни были.
Ей пришлось научиться этому, когда умерла ее мать. Научиться справляться с болью и двигаться дальше.
— Не пытайся одурачить меня, юная леди. — Отец обнял ее за плечи и притянул к себе. — Я вижу, когда ты расстроена.
— Не надо меня утешать. — Шантель попыталась отстраниться, но ей это не удалось. Наконец она сдалась, и ее шлюзы открылись.
— Правильно, Лютик. Надо выпустить это наружу.
Когда она успокоилась, одна сторона его рубашки оказалась мокрой. Джордж проводил ее к дому и усадил в плетеное кресло-качалку.
Шантель сидела на веранде, глядя на расстилающийся до самого горизонта пейзаж, когда отец принес ей из кухни чашку чаю.
— Твой любимый, — сказал он. — Ромашка с медом.
— Спасибо, пап.
— Я не помню, чтобы ты так плакала с того дня, когда умерла твоя мать. После этого ты замкнулась.
— Я не могла. — Когда он странно посмотрел на нее, она пояснила: — Плакать. Это ничего бы не изменило. Не вернуло бы ее. Я чувствовала себя предательницей. Так, словно я ее подвела. Я не понимала, насколько она была несчастна. Насколько вообще нужно быть несчастной, чтобы оставить детей, которые так нуждались в ней.
— Бедная моя девочка. Я не знал, что ты испытываешь чувство вины из-за ее самоубийства. Ты не должна так думать. Ты ни в чем не виновата.
Шантель покачала головой:
— Я должна была сделать больше для нее.
— Тебе было восемнадцать, ты поступила в колледж. Что ты могла сделать?
— Не знаю. Все, что угодно, лишь бы этого не случилось.
— Она была больна, Шантель. Ты это знаешь. Медицина не всесильна. Ты не можешь остановить того, кто принял решение умереть.
— Но она была нужна нам! — На ее глазах снова выступили слезы. — Она до сих пор мне нужна!
— О, Шантель! — Он притянул ее к себе, в тепло своих объятий. — Ты давно должна была поделиться своими чувствами. Вместе мы бы с этим справились.
— Я пыталась, пап. Но некоторые раны никогда не заживают.
— Надеюсь, ты знаешь, — сказал он, когда она снова устроилась в кресле-качалке, — что я делал для нее все, что мог. Я знал, что у нее было тяжелое прошлое, но думал, что смогу помочь ей. Забрать ее с собой. Привезти сюда, подальше от прошлых страданий. Но это не сработало. Даже дети не принесли ей счастья. Наоборот. Казалось, что каждый ребенок уносил еще одну часть ее и без того хрупкого здоровья. Она быстро уставала. Большую часть забот о вас и по дому мне приходилось брать на себя.
Шантель нахмурилась:
— Я не знала, что все было так плохо.
— Иногда я думал, чтобы поместить ее в лечебницу, но я не мог забрать ее свободу. Поэтому все эти годы она жила здесь, со мной, на ферме, и я делал все, что мог. Знаю, что это было не идеально, но я старался. Мне жаль, что я подвел тебя.
— О нет, папа, нет! Это не твоя вина. И не моя тоже. Мне кажется, что я начинаю это понимать.
— Я рад, Лютик. Вы, мои дети, очень много значите для меня, и я хочу, чтобы вы были счастливы.
— Я тоже этого хочу.
— Итак, ты расскажешь, что произошло между тобой и Романом?
Шантель покачала головой:
— Дай мне время самой с этим разобраться, хорошо?
— Как скажешь. — Он мягко похлопал ее по колену. — Если что, я рядом. А сейчас я бы хотел заглянуть к твоей лошадке. Что-то мне не нравится ее дыхание.
Шантель улыбнулась:
— Спасибо, пап, за твою заботу. Обо мне. О моей лошади. Обо всех нас.
По дороге к служебной парковке, где стояла его машина, чтобы отправиться на поиски Шантель, Роман столкнулся с Джосайей. Его шофер остановил машину у тротуара, когда Роман выходил из здания.
— Куда-то едешь? — спросил Джосайя.
— Да, — коротко бросил Роман, продолжая свой путь к стоянке. Он не разговаривал с отцом с того дня, когда была вечеринка.
— Подожди! — остановил его Джосайя. — И это все? Ты даже не собираешься похвастаться, что подписал контракт с Кертисом?
— Я сказал, что подпишу, и я это сделал. Шантель мне помогла.
— О, понимаю. Ты обиделся на то, что я о ней сказал?
— А как ты думаешь, черт возьми?! — Роман попытался успокоиться, потому что говорил с человеком, которого любил и которому старался подражать. Но это время прошло. Он не хотел стать настолько жадным до денег и власти, чтобы потерять простую человеческую порядочность.
— Послушай, я знаю, что был немного резок, но я пытался разжечь под тобой огонь. И это сработало. Ты заключил сделку.
— Не жди от меня благодарности. Как уже говорил, я устал пресмыкаться перед тобой. Я делал все, о чем ты просил, но ты продолжал давить на меня.
— Потому, что ты такой же, как я. Внутри тебя тот же огонь. Тот же инстинкт охотника. Я знал это всегда и помогал его оттачивать, чтобы в тот день, когда ты окажешься наверху, никто не смог тебя тронуть.
— Кому-то это все же удалось. Шантель тронула меня так, как я не мог и представить. Хотя, возможно, я ее потерял, оставив твои слова без ответа. Потому что не противостоял тебе. Не боролся за нее. Но я собираюсь это сделать сейчас. Я ухожу с поста главного операционного директора.
Джосайя был поражен.
— О, нет, ты не можешь этого сделать. Ты мой наследник. Без меня ты бы не стал тем, кто ты есть.
— Но ты меня не уважаешь.
— Ты ошибаешься. Из всех моих сыновей у тебя самый большой потенциал в бизнесе. Джулиан — хороший врач, у Ксавье, еще три года назад, была перспектива в спорте, а сейчас из него получился прекрасный спортивный комментатор. Но ты, мой первенец, всегда был в центре моего внимания.
— Слишком поздно, отец. Ты должен был сказать это раньше. А сейчас мне нужно найти Шантель. Заставить ее понять, что нет ничего, что значит для меня больше, чем она.
— Даже «Атланта Кугуарз»?
— Да, — ответил Роман. — И я собираюсь вернуть ее. —
