самое в этом году — они думали, что поскольку она больше там не работает, то сможет провести день с ними.
Но ответа не было.
— Мама?
Затем она услышала сдерживаемые всхлипы.
— Мама?! — встревоженно повторила она. — Что случилось? Хайди в порядке?
Трубку взял отец.
— Прости, милая, твоя мама в шоке. Мы все в шоке.
— Что случилось?
— Твоя мама проверила приложение банка — ты же знаешь, какая она…
Лена знала. Ее мама проверяла их банковский счет каждое утро, как большинство людей проверяют ленты в социальных сетях. Ее нисколько не удивило, что она сделает это и на Рождество.
— Ну… — Отец откашлялся. — В какой-то момент с тех пор, как она проверяла его вчера утром, на него перевели миллион фунтов.
— Прости, что?!
— Миллион фунтов. — Он снова откашлялся. — Отправитель К. Сиопис. И сообщение с пожеланием счастливого Рождества.
После полудня Лена вышла из своего отеля и, ступив на вытертые камни мостовой, пошла по городу в поисках ресторана, название которого не сможет забыть, даже если потеряет память.
Когда она приехала поздно вечером, город сиял от праздничных огней, улицы были полны людей, распевающих рождественские гимны на незнакомом языке, при звуках которого сердце начинало трепетать. Днем город был так же красив, как и ночью.
Она вспомнила, как Константинос говорил, что можно открыть дверь на кухне ресторана и оказаться в семейном доме, из которого его родители категорически отказались переезжать. Теперь все, что ей нужно было сделать, — это найти другой вход в него.
Главная дверь ресторана была заперта, поэтому она поднялась по ступенькам на террасу и остановилась, чтобы полюбоваться видом. Вид был и правда захватывающим. Неудивительно, что это место стало Меккой для любителей заката. Перед ней расстилалось Эгейское море, сверкающее под светлеющими небесами, настолько совершенное, насколько мог создать талантливый художник-маринист. Лодки, плывущие по лазурной глади, казались мазками белой краски.
Женский смех прервал размышления Лены. Зачарованная морским пейзажем, она едва не забыла, зачем явилась сюда. Возвращение в реальность болью отозвалось в сердце. Она не должна была прийти на порог этого дома одна, все должно было быть не так!..
Она пошла на звук смеха за угол террасы.
Две женщины лет на десять старше ее мамы стояли у огромного горшка с растениями и, оживленно беседуя, курили. Та, что пониже, первой заметила Лену и тут же толкнула локтем другую. Та нахмурилась и крикнула ей что-то непонятное.
Лена нерешительно подалась вперед.
— Извините, — произнесла она, жалея, что не прошла ускоренный курс греческого. — Вы говорите по-английски?
Та, что повыше, нахмурилась еще сильнее. Взгляд женщины опустился на живот Лены, ее брови поползли вверх.
— Лена?!
Она кивнула.
Удивление женщины было настолько очевидно, что Лена мгновенно поняла, что совершила огромную ошибку. Ее не должно было здесь быть. Но прежде чем она успела извиниться за вторжение и пойти поискать уединенное место, чтобы зализать раны, женщина раздавила ногой сигарету, что-то торопливо пробормотала другой и набросилась на Лену.
В мгновение ока Лена оказалась окутанной облаком ароматного дыма, приветствие было таким ярким и сердечным, что слезы защипали глаза.
— Ты пришла, — наконец сказала женщина и разомкнула объятия, чтобы дать Лене вздохнуть. — Ты пришла, — повторила она дрожащим голосом.
Лена сморгнула слезы и кивнула, прежде чем тихо спросить мать Константиноса, — она не сомневалась, что это она:
— Мне все еще рады?
Женщина округлила глаза, будто ей задали самый глупый вопрос в мире.
— А?!
Затем она еще раз крепко обняла ее, что оказалось гораздо убедительнее, чем простые слова, сказав о том, что Лене более чем рады в ее доме.
Когда она в очередной раз отпустила ее, другая женщина снова появилась на террасе с двумя дамами примерно того же возраста, что и Лена, и четырьмя мужчинами. Самый высокий из них уставился на нее, как на привидение.
Лена ощутила головокружение и тошноту. К счастью, госпожа Сиопис крепко сжала ее руку, и Лена прижалась к ней в поисках поддержки, когда ее вывели вперед, чтобы представить. В нее посыпались имена. Ее обняли все… кроме Константиноса. Отец ее ребенка молча отступил назад.
* * *
Константинос наблюдал за разворачивающейся перед ним сценой, как будто смотрел фильм. Все казалось нереальным. Лена появилась как мираж. Если он моргнет, она наверняка исчезнет.
Но она не исчезла, и, когда его мать затащила ее в дом, он вместе со всеми последовал за ней. Все еще ощущая себя посторонним наблюдателем, он смотрел, как в столовую внесли еще один стул, и завертелась предпраздничная суета. Рождественский хлеб занял почетное место на столе, салфетки и столовые приборы переставили, чтобы поставить еще один. Под громкий смех родни мать достала упаковку английских рождественских крекеров-сюрпризов и тоже разложила их на столе. Он наблюдал, как его семья суетится вокруг Лены: тетя гладит ее по волосам, отец подает напиток, кузен предлагает миндальное печенье, кузина — берет ее за руку и ведет показать рождественскую елку, установленную в гостиной.
Дядя подошел поговорить с ним, как только остальные родственники переместились в гостиную. Из-за паники, сдавившей его грудь, Константинос не смог ответить ни на один вопрос дяди, а когда снова посмотрел туда, где только что сидела Лена, обнаружил, что она исчезла. Потребовалось время, чтобы сердце забилось как раньше, после того, как она вернулась, держа за руку его мать. На шее у нее висело ожерелье, которого раньше не было. Судя по тому, как Лена прижимала к нему руку, украшение явно пришлось ей по душе. — Она не кусается, — сказал отец, встав рядом с ним.
— Что?
— Лена. Она не кусается.
Константинос попытался улыбнуться, но ничего не вышло.
— Она здесь не для того, чтобы увидеть меня, — это очевидно.
Если не считать того первого столкновения взглядов, Лена не смотрела в его сторону и не подходила ближе, чем на пять шагов.
Он знал, что Лена приехала, потому что дала слово. Константинос все еще не мог до конца в это поверить.
— Она здесь уже два часа и, насколько я заметил, ни разу на тебя не взглянула. Никто не будет избегать взгляда на кого-то так долго, если ничего к нему не чувствует.
— Она меня ненавидит.
— Ненависть — это чувство, — заверил Сиопис-старший. — Твоя мать часто ненавидит меня. Поговори с ней.
Константинос глубоко вздохнул и кивнул.
Такая возможность представилась вскоре после того, как его мать, тетя и один из кузенов отправились на террасу, чтобы принять очередную дозу никотина, а его отец, дядя и дедушка пошли на кухню проверить, что там с едой.
Константинос
