Она поворачивается ко мне, и я спешу сделать вид, что по крайней мере не убита горем.
— …я подумала чем-нибудь заняться, — с умилительной робостью, которой, как мне казалось, в нашей маме вообще нет, признается она. — Чем-нибудь таким, что мне и кому-нибудь еще доставляло бы удовольствие и приносило пользу.
Немного наклоняю вперед голову.
— Неужели ты решила снова петь?
Мама улыбается.
— Выступать в клубах, конечно, больше не буду.
— Почему «конечно»?
— Это дело для молодых, уверенных в себе.
— Ты у нас тоже молодая! — восклицаю я, на какое-то время почти забывая о своей трагедии. — Только взгляни на себя в зеркало! Кто даст тебе пятьдесят пять?!
Мама смеется и взмахивает рукой.
— Не в этом дело. Да и опыта у меня совсем ничего. — Ее лицо серьезнеет. — Я подумала, может, попробую свои силы, допустим, в любительском театре?
— Отличная мысль, — говорю я. — И мой тебе совет: не откладывай это дело в долгий ящик!
Мама кивает.
— Шульц тоже все повторяет: скорее решайся. Когда вернемся с папой из Кливленда, сразу займусь этим вопросом. Да, кстати… Мы хотели попросить тебя присмотреть за Рыжим. Для этого, собственно, и звонили.
Киваю. Своевольному толстяку коту мы какие только не выдумывали клички! Но он не отзывался ни на одну из них и стал просто Рыжий. Какое-то время спустя выяснилось, что это имя ему вполне по вкусу. Быть может, хитрец специально и ухом не поводил, когда мы звали его Феликсом, Томом, Фаззи и так далее.
— Корм мы, разумеется, купим. И наполнитель для туалета… — добавляет мама, смущенная тем, что я долго не отвечаю.
— Да-да, конечно. Впрочем, если не успеете, я сама все куплю. — Я воспринимаю действительность в замедленном режиме, потому что опять сосредоточена на самовнушении: сейчас не стоит рвать себе душу. Потом, потом, потом… Все как следует обдумаю потом…
— Ну и замечательно. — Мама легонько пошлепывает меня по колену. — Спасибо тебе.
— Кстати, а как ты вошла? — спрашиваю я.
Мама пожимает плечами.
— У нас же есть твой ключ. Ты сама его нам дала, на всякий случай. Мы долго звонили, я даже стучала в дверь, но ты ничего не слышала — так крепко спала.
Киваю. Мама снова внимательно всматривается в меня.
— Может, тебе все же нужна какая-нибудь помощь? Что-то ты мне не нравишься.
Вымучиваю смешок.
— Спасибо!
— Я серьезно, — с тревогой в голосе говорит мама. — Сидишь какая-то… ошалелая. Будто побывала в катастрофе и чудом спаслась. — Она проводит рукой по моим волосам и спрашивает более ласково: — В чем дело, Малявка?
— Ни в чем. — Я стараюсь говорить нормально, но голос звучит до противного жалобно. — Просто я сильно устала. Надо выспаться, и все придет в норму…
Если бы все решалось так просто!
Мамин взгляд впервые за сегодняшний вечер падает на мое вечернее платье. Между ее бровей образуется складочка. В это мгновение снова начинает звонить сотовый.
Сижу не двигаясь. Мама смотрит то на меня, то на трубку недоуменным взглядом.
— Тебе звонят.
— Слышу. — Я упрямо смотрю в пустоту перед собой. — Пусть.
— Может, это папа? Или Дебора?
Качаю головой.
— Или Джерард? — добавляет она, приподнимаясь с дивана, чтобы взять трубку.
Я поджимаю губы и ничего не говорю. Мама опускает руку. Телефон продолжает звонить.
— Все ясно, — произносит она, когда трезвон наконец стихает. — Вы поругались с Джерардом?
Молчу.
— Из-за чего? — спрашивает она. — Наверняка из-за какого-нибудь недоразумения, которое, может, сейчас кажется тебе громадной проблемой, на самом же деле…
— Мы расстались, — перебиваю ее я.
Наступает ужасающая тишина. Чувствую, что глыба у меня в груди превращается в месиво ледяных крошек и противной осенней грязи. Сейчас я раскисну и из меня хлынет поток. Чего? Пока не знаю. Наверное, всего, что только может хлынуть. Слез, причитаний, всхлипываний, стонов.
— В каком смысле «расстались»?
Сжимаю кулаки. Черт! Я держусь из последних сил. Если бы на месте мамы была Дебора, я, наверное, уже ревела бы и сбивчиво описывала, какой кошмар пережила сегодня за ужином в ресторане.
— Он как-нибудь обидел тебя, оскорбил, унизил? — предполагает мама. — Нет, такое вряд ли возможно, — отвечает она на свой же вопрос.
Телефон снова звонит.
— Ответь же ему! — настойчиво восклицает мама.
Отрицательно качаю головой.
— Тогда я сама…
Она встает, берет трубку, но я выхватываю ее, подскакиваю к полкам, приподнимаюсь на цыпочки и забрасываю телефон за верхний ряд книг. И только тогда вспоминаю, что там же все это время лежит наша с Питером фотография. Какая ирония!
Тяжело опускаюсь на стул, роняю голову на грудь, закрываю лицо руками и заливаюсь безутешными слезами. Мама обнимает меня за плечи и прижимает к себе.
— Ну что ты, Малявка. Подожди… расскажи, что приключилось. А вообще-то все правильно. Сначала поплачь. Вот так. Все непременно образуется… Я чувствую.
Под убаюкивающее бормотание матери я мало-помалу перестаю выть. И бурным потоком слов выкладываю ей все, что произошло сегодня. Теперь мы снова сидим на диване. Мама гладит меня по волосам.
— Могу себе представить, насколько ты была потрясена. Ужасно неприятно. Но, честное слово, ничего предельно страшного я здесь не вижу.
Рывком поворачиваюсь к ней.
— Не видишь?! Я почти полгода встречаюсь с ним и все это время понятия не имела, что он ездит на свидания с детьми и бывшей женой!
— Кто тебе сказал, что он ездит на свидания с женой? — спокойно спрашивает мама.
Дергаю плечом.
— Где дети, там и жена! Это закон, я усвоила его на собственном горьком опыте!
— Ошибаешься, — с уверенностью говорит мама, и это на миг остужает мой гневный пыл. — У папы, например, родители развелись, когда ему было пять лет, а дяде Джорджу — восемь. Год спустя их мать благополучно вышла замуж за другого мужчину, и он стал им тоже почти родственником, во всяком случае другом. Но и с родным отцом они знались вплоть до тех пор, пока он не умер.
— Гм… — Моргаю, немного теряясь. Признаться, о папиной истории я никогда не задумывалась, потому что его родной отец умер еще до моего рождения, а приемный — когда мне было года четыре. Качаю головой. — Тогда были… совсем другие времена. И люди были… благороднее, понятливее.
Мама смеется.
— Люди всегда одинаковые. Особенно их взаимоотношения.
Упрямо качаю головой.
— Тогда и жизнь была не такой, и нравы, и порядки! — Я почти кричу. — Нет, нет и еще раз нет! Я больше не желаю быть запасным игроком, утешением, иллюзией перемен! Мне ужасно горько, но, не покончи я с этой историей тут же, страдала бы в десять раз сильнее. Чуть погодя. Да и все время, начиная с сегодняшнего дня. Нет, спасибо…
