Услышав последнее высказывание Савы, я фыркнула, ответив:
— А нужно ли замуж, Савушка? Если там так хорошо, почему тогда сам не женишься? — поставила я в тупик любящего поучать стилиста.
Савелий небрежным движением заправил прядь чуть длинноватых шелковистых волос себе за ухо и задумчиво произнес:
— Моё призвание — это мода. Когда я встречу свою Музу, я непременно женюсь, не задумываясь ни на секунду, — в тот момент мужчина был так хорош, что я, сама залюбовавшись соседом, подумала о том, что его избраннице безумно повезет.
Искренне пообещав, что я буду тратить на сборы с утра не менее получаса, вместо обычных десяти минут прихорашиваний, я распрощалась с Савелием, заходя в своё жильё.
Маленькая, аскетичного вида однокомнатная квартирка, располагалась на последнем этаже пятиэтажного жилого дома, позволяя вдоволь насладиться видом на верхушки деревьев с небольшого, но уютного балкона.
Мой родной дед Григорий сидел в кресле-качалке, с гордым видом смотря в телевизор, где с самого утра по новостям показывали одни войны и стихийные бедствия.
— Привет, де! Лучше бы ты мыльные оперы смотрел, — подойдя к деду, я чмокнула его в затылок.
Григорий Иннокентьевич, одетый «с иголочки» в идеально выглаженную белую сорочку и вязаную жилетку, несмотря на то, что за окнами стояла обескураживающая июльская жара, повернулся ко мне, и, раскрыв свой полу беззубый рот, с улыбкой, проговорил:
— Мирочка, детка. Как хорошо, что ты пришла. А то я уже волноваться стал, ночь ведь уже на дворе.
Забота деда всегда трогала меня до слез. Бывший военный, он пережил свою безвременно скончавшуюся жену уже почти на десять лет, но по-прежнему хранил теплые воспоминания о своей подруге жизни. И пусть дочка у них, говоря на чистоту, вышла никудышная, он души не чаял в своей любимой внучке, о которой заботился всю её сознательную жизнь. Из-за почтенного возраста, дед стал немного подглуховат. Это не доставляло нам больших проблем, но порой, общаться с дедом Гришей было очень сложно. Я чувствовала себя эскимосом, пытающимся понять людей с «Большой Земли».
— Дед, а ты ел тарталетки? — спросила я у родственника, посмотрев на аппетитные мучные изделия с мясной начинкой, приготовленные мной накануне.
— Табуретки? Зачем мне есть табуретки? Я что, совсем с ума сошел? Пусть бобры древесину грызут! А твои мясные штучки получились очень даже вкусными, — закончил возмущаться дедушка.
Хоть поел, и то, Слава Богу! Черепаха большими грустными глазами смотрела на меня сквозь стекло аквариума. На очередной мой День рождения, Мэнди подарила мне маленького черепашонка, которого я гордо назвала Анфиса, но время шло, черепашка подросла, а вместе с ней и определенная часть её тела, в результате чего, наш домашний питомец сменил имя, превратившись из Анфисы в Афанасия.
Афанасий, взглядом голодного мужчины, продолжал пристально за мной наблюдать, надеясь получить в качестве жалкой подачки, хотя бы кусок капустного листа.
— Дедуль, а ты Афоне морковку давал? — отводя взгляд от буравящего взора черепашьих глаз, спросила я.
— Какую парковку? — пытался понять меня дед.
— Мор-ков-ку, — уточнила я по слогам.
— А, — улыбнулся дедуля. — Не давал, ему нельзя газировку.
Стукнув себя ладонью по лбу, я накормила оголодавшего Афанасия морковкой, который словно утилизатор «сточил» всё оранжевое лакомство, и, довольный, отвалился в сон. «Всё, как и в жизни», — подумала я. «Получил своё, и я сразу потеряла для него всякий интерес, до следующего кормления».
— Внуч, тут по телевизору показывали, да и объявление в подъезде висит, что завтра будет проходить собрание в защиту нашего парка от строительства в нем Ледового дворца. Я стар уже, а ты сходи обязательно! Нечего последние деревья позволять рубить, — попросил дед Гриша, которому я не смогла отказать, хотя гораздо приятнее провела бы завтрашний вечер, рыдая под любимый романтический фильм.
Горемычно вздохнув, я печально побрела с ноутбуком на балкон, поскольку однокомнатная квартира не позволяла совмещать политические интересы деда и мои девичьи желания. Я надеялась, что обязательно смогу и расширить жилплощадь, и вставить долгожданные зубы деду, главное ведь мечтать. Только отчего то непрошенные соленые слезы, готовые вырваться наружу, уже стучались в глаза.
* * *
Выходить на работу в погожий субботний день совершенно не хотелось. Натянув на себя черную «траурную» рубашку и тёмно-синюю юбку-«карандаш», я так, чтобы меня ненароком не заметил Савелий, выскочила на улицу. Второй раз из модной схватки с нашим соседом мне точно живой не уйти.
В кабинете было подозрительно тихо. Даже обычно сидевшая за своим столом в углу комнаты Любочка отсутствовала. Всё это не сулило ничего хорошего. Я уже мысленно представляла себе, как в кабинет врывается разгневанный Пипетка и под белы рученьки выкидывает меня в коридор с последующим увольнением без выходного пособия. Накинув на плечи свой привычный белый халат, я стала ожидать часа расплаты. А он все не наступал и не наступал. Разгневанного начальства я так и не дождалась, зато была отправлена вместе с новым доктором на вызов к пенсионерке с повышенным артериальным давлением. Величественный Зураб Арменович, лет сорока от роду, родом с Кавказских гор, оказался очень приятным собеседником, со своеобразным чувством юмора.
Объезжая пробки, слушая непрекращающуюся ругань водителя Василия, мы, наконец, добрались до шестнадцатиэтажного дома в центральном районе города. Дом был построен лет десять назад, но выглядел совсем новым и обладал четырьмя лифтами. Подойдя к одному из грузовых, Зураб Арменович философски заметил:
— Как всё же удобен грузовой лифт: мебель поднять, гроб опустить, — я закашлялась, представив себе подобное «удобство» лифта, и зашла в слабоосвещенную кабину.
Подниматься нам предстояло на восьмой этаж, но лифт, доехав до третьего, подозрительно скрипнул и остановился. Прождав еще минуту в полной тишине, в надежде, что железный «конь» вновь загромыхает, поднимая нас на нужный этаж, мы осознали, что дела наши плохи, и мы по-настоящему застряли. Внезапно Зураб Арменович впал в настоящую истерику, и, раскачивая лифт, стремительно передвигаясь от стенки к стенке, стал причитать:
— У меня клаустрофобия! Я ненавижу замкнутые пространства! Что же с нами будет? — метался он, словно загнанный тигр в клетке.
Несмотря ни на что, упрямый лифт не хотел «заводиться».
— Зураб Арменович! Всё хорошо. Дышите глубже! Нас обязательно вытащат, — схватив его за руку, я стала глубо дышать носом, выдыхая ртом, пытаясь настроить врача на нужный лад.
