Робин улыбнулся и поднялся с пола. Юта всегда злословила насчет его полноты. Сама она была худенькой и стройной, но всегда сидела на диетах. За всю их совместную жизнь Робин так и не смог понять, зачем она это делает…
– Да ладно, Юта, – примирительно заметил он. – Я не пьян. Так, чуть-чуть выпил с друзьями, пока катал шары. С кем не бывает…
– Со мной, – отрезала Юта, сощурив пасмурно-серые глаза.
И правда, с ней этого не бывало. Но Юта не была для него примером для подражания…
– Кстати, насчет друзей, – колюче усмехнулась она. Робину показалось, что в уголках ее губ застряли ледяные иголки. – От тебя разит не только алкоголем. – Юта сделала полшага в направлении мужа и принюхалась. – Похоже, вы с друзьями предпочитаете «Тач» от «Барберри»? Одобряю, хороший выбор. Жаль, что эти духи продаются во флаконе с пульверизатором. Наверное, страшно неудобно пить…
Поймала. Как есть поймала… Робин встретился взглядом с Ютой и, к своему удивлению, не прочитал в глазах жены ни боли, ни гнева, ни даже досады. Серые прищуренные глаза смотрели на него с торжеством. Как будто Юте было приятно наконец-то уличить его в измене.
– Ты заблуждаешься, милая… – собравшись с силами, пробормотал Робин. – Я купил себе туалетную воду, но оказалось, что она – женская… Правда, я уже успел побрызгаться…
Тонкие губы Юты растянулись в ниточку, на которой дрожала скептическая усмешка.
– И куда же ты их дел? – ехидно поинтересовалась она.
– Кого? – Робин попытался выиграть время для того, чтобы обдумать свою фантастическую историю с туалетной водой. И какого черта Брук Ширстон поливается духами так, будто это – освежающий лосьон?!
– Духи, разумеется…
– Ну… э-э… Видишь ли, – нашелся Робин. – Я отдал их Билли Шэйну. Оказывается, его жена обожает этот аромат.
– Какая прелесть! – Юта изобразила умиление и всплеснула руками. – Теперь у жены Билли Шэйна будут отличные духи от «Барберри». Я так рада за нее, ты себе не представляешь!
– Вот здорово! – улыбнулся Робин, пытаясь подыграть жене. – Я знал, что ты не будешь возражать…
– Естественно, дорогой… Ты – воплощение мужского благородства. Приходишь домой, благоухая ароматами потаскушки Брук Ширстон, и рассказываешь сказку, которой наивная Юстиния обязательно поверит…
– Ну, положим, наивной тебя не назовешь, – пробормотал Робин. В глубине его души угнездилось навязчивое предчувствие, что до стеклянной свадьбы их брак не дотянет. Верно говорят, что хорошее дело браком не назовут. У Робина аж в глазах зарябило: до того отчетливо он увидел, как разбивается на сотню звонких осколков их воистину «стеклянный» брак.
– Тогда зачем эти длиннющие спагетти на моих ушах? – поинтересовалась Юта, изобразив, что снимает с ушей макароны. – А, Робин?
Робин и сам не мог понять, зачем… Они уже пятнадцать лет вместе, и десять из них он изменяет жене с такими, как Брук Ширстон. Он подозревал, что Юта знает эту неприятную правду, но не думал, что она когда-нибудь захочет, чтобы эта правда стала предметом неприятного разговора… И уж, тем более, разговора накануне их юбилея…
– Послушай, Юта… – Робин наконец разулся и прошел в гостиную, предлагая жене переместиться в более удобное для долгой беседы место. – Вам, женщинам, куда проще… Вы не мучаетесь от одиночества, которое продырявило мою душу так, что ее нечем залатать. Вы не жаждете разнообразия, которого нам, мужчинам, так не хватает… Вы получаете то, что хотите: дом, ребенка, семью. И, – развел он руками, – вам этого достаточно… Это мы мечемся в вечном поиске чего-то нового, необычного… Наша душа – огромное полотно, изъеденное молью одиночества… Шагреневая кожа, съежившаяся от тщетных попыток найти то, чего мы желаем. Видишь ли, мужчине не свойственно стоять на месте. Иначе он зачахнет, как дерево в засуху… – Роберт театрально взмахнул рукой, и Юту передернуло. Она терпеть не могла этого позерства, которое почему-то так воодушевляло прочих женщин, перед которыми рисовался ее муж. – По-моему, – пренебрежительно усмехнулся он, – это аксиома, которая не нуждается в доказательствах. Странно, что ты до сих пор не в курсе.
– Неужели? – Юта тряхнула головой, что означало крайнюю степень раздражения. – А я и не думала, что вам, горделивым самцам, так сложно в этой жизни… Мы тащим все на своих плечах, задумываемся о мелочах, над которыми вы не удосуживаетесь ломать голову… А вы… Вы приходите на все готовенькое и говорите о разнообразии, когда у нас трещит голова от всех этих мелких проблем! И вас ни капли не волнует то, что это самое разнообразие необходимо нам не меньше вашего!
Робин рассмеялся. Юта была большой любительницей поспорить, но здесь, по его мнению, она перегнула палку.
– Ты обманываешь саму себя, Юта. Все эти мелочи, о которых ты говоришь, доставляют вам радость, в отличие от нас, мужчин… И вы добровольно, слышишь, добровольно обрекаете себя на эту каторгу! До сих пор не пойму, почему какая-то глупость, мелочь способна разозлить вас настолько, что вы теряете контроль над собой, превращая пустяковую проблему в глобальную катастрофу. Кто-то посадил пятно на ковер, а вы кричите так, будто на землю падает метеорит. И вы не можете, не хотите относиться к этому по-другому! Потому что это у вас в крови – беспокоиться из-за пустяков… Это правда, Юта, – снисходительно улыбнулся Робин. – Это правда, и не смотри на меня так, будто я сделал женщину такой. Все вопросы – к Богу, – Робин шутливо воздел руки к потолку.
Юта пригладила рукой волосы, собранные в хвост и тщательно приглаженные гелем. Робину не удастся вывести ее из себя своим шутливым тоном. Она давным-давно научилась выпутываться из таких вот ловко расставленных сетей его ироничных высказываний.
– Более примитивного понимания женщин я не встречала. Впрочем, ты никогда не отличался глубиной мысли, Робин. Ты ни к чему не можешь относиться серьезно. Твоя инфантильность не позволяет тебе заглянуть вглубь души другого, проникнуть в ее сущность. Увы, ты не способен различать оттенки цветов. Для тебя есть синий, но нет ни нежно-голубого, ни лазурного, ни бирюзового… – Юта присела на пухлую ручку кресла, обитую светлой кожей. – Так и с женщинами. Ты спишь с ними, весело проводишь время, но никогда не интересуешься тем, что у них внутри. Наверное, в детстве ты никогда не разбирал игрушки, – с притворной горечью вздохнула она.
Робин плюхнулся на диван, покрытый плюшевым пледом, раскрашенным под шкуру леопарда. Юта определенно пыталась его задеть. Кусала его, большого слона, как маленькая собачка – йоркширский терьер. Ты никогда не разбирал игрушки… Если бы она знала его чуть лучше, то ей было бы известно, что в детстве он потрошил все, что попадалось ему под руку. Начиная с коллекционных машинок – подарков отца, заканчивая плюшевыми медведями младшего братца…
