— Это мы уже проходили. Я не намерен выслушивать одно и то же. Если мы начнем все сначала, то именно с этого момента.
— Начнем сначала?! — Робин в изумлении уставилась на него. — Если ты хоть на мгновение подумал, что я…
— Ты меня не дослушала. — Пол по-прежнему казался абсолютно спокойным. — Для этого есть очень веские причины.
— Назови хотя бы одну! — потребовала она.
Серые глаза будто ощупали ее лицо, не пропустив ни единой детали, а затем опустились ниже, на верхнюю половину тела, не скрытую столешницей. И когда взгляд остановился на возвышениях грудей под свитером, его рот растянулся в улыбке.
— Полагаю, что это очевидно. Я по-прежнему хочу тебя, Робин. И никогда не переставал хотеть.
— Но я не хочу тебя!
Бессовестная ложь! Горячий ток крови по венам, гулкие удары сердца, отдающиеся в ушах, напряжение, сковавшее тело, были слишком явными признаками охватившего ее возбуждения. Она неловко поднялась, вцепившись в столешницу с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
— Я бы не вернулась к тебе, даже если бы мы остались последними людьми на Земле!
— Тебя бы заставила твоя гражданская совесть, — заметил Пол, удивленный ее горячностью. — Это был бы единственный способ восстановить популяцию.
— Я бы скорее ограбила банк спермы, чем позволила тебе приблизиться ко мне! — выпалила она, не заботясь о том, насколько смехотворно ее возражение.
— Существует такая вещь, как перебор, — сухо заметил он. — Простое «нет» прозвучало бы намного убедительнее. — А это…
Пол встал одним ловким движением, подчеркнутая неторопливость которого не могла скрыть его цели. Сердце Робин забилось с новой силой. Она отпрянула, но не слишком далеко, поскольку помешал стул, стоявший за спиной.
— Немедленно прекрати! — приказала Робин. — Что бы ты ни затевал, прекрати сейчас же!
— Никаких затей, — сказал он. — Когда слова бессильны, остается только действовать. — Пол перехватил кулак, направленный в его челюсть, прежде чем тот успел войти в соприкосновение с ней, и покачал головой с насмешливым осуждением. — Оставь свою театральщину. Это жизнь.
Поняв тщету дальнейших словесных и физических протестов, Робин подчеркнуто вяло подчинилась, когда Пол заключил ее в объятия, и решила просто ничем его не поощрять. Вот только плоть в отличие от решительно настроенного разума отказывалась подчиняться. Она осознала это, почувствовав безошибочный трепет внутри при прикосновении к подтянутому мускулистому телу. Тепло его ладоней на спине, казалось, прожигало насквозь одежду и опаляло кожу. Руки опускались все ниже и ниже, до тех пор, пока не прижали Робин к отвердевшему свидетельству его мужественности. Глаза следили за ее лицом, отмечая непроизвольную реакцию.
Пол опустил голову, губы легко коснулись ее рта, двигаясь медленно, дразня и постепенно растапливая сопротивление, — до тех пор, пока Робин не прекратила внутреннюю борьбу и не начала безоглядно отвечать ему.
Ее губы смягчились и приоткрылись, двигаясь в согласии с его ртом, тело уже добровольно прильнуло к нему, руки скользнули к его шее. Как долго она была лишена этого! Невероятно долго! Робин уже почти забыла, каково это — желать с такой всепоглощающей страстью.
Его пальцы нашли нижний край ее свитера и скользнули вверх по обнаженной коже. Она не позаботилась надеть лифчик, и ее груди наполнили его ладони, соски превратились в ноющие пики под умелыми ласкающими круговыми движениями.
Только когда Пол вновь опустил руки, чтобы пробраться под эластичный пояс брюк, она смогла отчасти восстановить контроль над собой. Потребовалась вся сила воли, чтобы перестать плыть по течению и вцепиться в его запястья.
— Хватит! — выдавила она, тяжело и часто дыша.
Его дыхание было лишь слегка прерывистым.
— Ты в этом уверена?
— Абсолютно! — Неведомо откуда взявшиеся душевные и физические силы позволили Робин отвести его руки и отпрыгнуть в сторону. Ухватившись за стул, она поставила его между ними и с презрительным, насколько это было возможно, видом сказала:
— Уверена не меньше, чем тогда, когда ты впервые опробовал на мне свои методы.
— Разница заключается в том, что тогда ты не знала, от чего отказываешься. — Пол даже не попытался отставить стул в сторону. Огонек в глазах свидетельствовал о том, что он скорее забавляется, чем испытывает недовольство. — Ладно, у нас достаточно времени. Похоже, мы пробудем в заточении не меньше двух дней.
— Это ничего не изменит. — Робин все больше брала себя в руки — по крайней мере, внешне. — Если ты снова прикоснешься ко мне, я сделаю тебя калекой на всю жизнь!
Засунув руки в карманы и прислонившись к ближайшему шкафу. Пол с интересом посмотрел на нее.
— И как же ты предполагаешь это сделать?
— Узнаешь, когда возобновишь свои попытки! — выпалила она. — Держись от меня подальше!
— Боюсь, это будет трудно, поскольку мы все еще муж и жена, — сказал он. — Я не евнух, как ты со всей отчетливостью понимаешь. Тебе нужно…
— Мне нужно, чтобы ты убрался восвояси, — оборвала его Робин.
Пол покачал головой в притворном сожалении, при этом прядь густых темных волос упала на его лоб.
— Увы, невозможно. Как я уже говорил, нам не выбраться отсюда, пока не растает снег. Нужно было думать, прежде чем забираться в такую глушь в феврале.
— Это вовсе не глушь, — возразила Робин. — Всего в паре миль отсюда живут люди.
— В данных обстоятельствах они с таким же успехом могли бы жить и на Луне. — Пол оттолкнулся от шкафа и приподнял брови, заметив, что она вновь дернулась к стулу, готовая воспользоваться им как оружием, если он сделает хотя бы шаг в ее сторону. — Не бойся, я больше не собираюсь оказывать на тебя давление… Во всяком случае, не таким способом!
— Что бы это могло значить?
— Я же говорил, что для нашего воссоединения есть причины.
Она устало взглянула на Пола, все еще не убежденная в том, что он не возобновит попыток обнять ее.
— Должна сказать тебе сразу: никакая из найденных тобой причин не покажется мне достаточно веской!
— Даже то, что дочь моей сестры может провести остаток детства в приюте?
В серьезности Пола не было никаких сомнений. Робин знала, что его единственная сестра несколько лет назад умерла в Южно-Африканской Республике, оставив трехлетнюю дочь на руках мужа. Знала она и о том, что муж впоследствии прервал все связи с семейством Темпл по причинам, о которых Пол никогда не распространялся.
— Насколько я понимаю, что-то случилось с твоим зятем? — растерянно-смущенно спросила она.
— Несколько недель назад его машина застряла на переезде. Он не успел выскочить. — Голос Пола оставался бесстрастным. — По-видимому, у него нет других родственников, поэтому тамошние власти обратились к бумагам моей сестры. Поскольку наши родители в разводе, я остаюсь единственной надеждой Уэнди.
— Ясно. — Робин помолчала, нахмурив брови. — Я, конечно, сожалею, но никак не могу понять, при чем здесь я?
— При том, что я собираюсь удочерить ее на законных основаниях, а одинокому мужчине ни за что не позволят стать опекуном девятилетней девочки, если это не его дочь. Необходимо уверить власти в том, что наш брак стабилен.
Робин во все глаза уставилась на него, чувствуя, как под ложечкой растет болезненное ощущение. Он хочет вернуть ее не потому, что не может без нее жить, а потому, что иначе ему не позволят удочерить ребенка сестры!
— Это шантаж, — сдавленно проговорила Робин.
— Знаю. — В его голосе звучало все что угодно, только не раскаяние. — Я готов пойти на все ради будущего Уэнди.
— Даже на то, чтобы причинить страдания другому человеку? — У Робин сдавило горло, и она с трудом проталкивала слова. — Наш брак распался, когда я узнала о тебе и Эдне Пауэлл. Почему от меня ждут, чтобы я обо всем забыла?
— Потому что я прошу тебя об этом. Хорошо… — он поднял руку, — принуждаю тебя. Как уже говорил, я не хочу повторять пройденное. Нам нужно начать с чистого листа. — Его голос смягчился. — У нас по-прежнему есть то, что необходимо для удачной попытки. Мы только что убедительно это доказали.
