Какое удовольствие испытал бы Джеффри, узнав, что заставил ее почувствовать себя оскорбленной, растоптанной!
Его губы коснулись другой груди, и Чармиан пришлось вцепиться руками в край кровати, чтобы удержаться от желания обнять его.
Теперь его теплое дыхание касалось ее живота. Он соскользнул вниз и, стаскивая с нее трусики, покрывал поцелуями низ ее живота. Уж лучше бы она разделась сама!
Да, он умело выбирал способы наказания. Он был слишком опытен, чтобы не понимать, какие эмоции вызывают в ней его действия.
Руки его теперь были на ее обнаженных бедрах. Она изо всех сил напряглась, чтобы не двигаться в такт его движениям. Но стоило ей лишь чуть-чуть расслабиться, как ее бедра сами просто подались к его рукам.
— Замечательно! — проговорил Джеффри, на минуту отрывая руки от ее бедер. — Но я предупреждал тебя: не изображай неискушенную новобрачную в ее первую ночь. Твои эротические уловки прелестны, но я-то тебе не верю.
Эти жестокие слова лишили Чармиан последних сил. Уже не сдерживаясь, она закричала:
— Я ничего не изображаю! — Слезы хлынули неудержимым потоком, и она, глотая их, с трудом продолжала: — Я ничего не знаю ни о каких уловках. Я просто хочу, чтобы это все поскорее кончилось. Ты понимаешь? — рыдала она, судорожно сжимая кулаки.
— О да, понимаю! Ты просто не хочешь, чтобы я прикасался к тебе вот так. Верно?
И теплые пальцы снова коснулись все еще дрожащих бедер, предательски побуждая ее тело тянуться к его рукам.
— Так? — продолжал он страстным шепотом.
Он не спускал глаз с лица Чармиан, в то время как его руки безжалостно заскользили к ее лону.
— Так?.. — Его мягкий голос обволакивал ее. И когда его губы коснулись треугольника волос у лона, ее тело будто пронзила молния.
— Нет, нет! — молила Чармиан.
Но он не реагировал ни на ее возгласы, ни на попытки оттолкнуть его.
Она не смела взглянуть туда, где сейчас покоилась его темная голова: между ее дрожащими раздвинутыми ногами.
Прикосновения его губ и пальцев были такими нежными, словно он не испытывал к ней никаких чувств, кроме любви. В его движениях не было никакой агрессии, никакого насилия. Словно он не думал о том, что хочет лишь унизить ее. А ее тело, ненавистное тело жаждало нежности, которую он дарил ей.
Оно купалось в море блаженства в горячем эротическом море его губ и языка. Но Чармиан не могла забыть, что он смеется над ней.
Паника охватила Чармиан, когда она поняла, что страсть, которую он разжег в ней, уже невозможно погасить. Ее тело отзывалось на его ласки, предавая ее.
— О да! Ты ведь не хочешь, чтобы я делал это, — поддразнил Джеффри, покрывая томными, полными неги поцелуями низ ее живота.
Чармиан судорожно рыдала. Как, должно быть, он презирает ее за то, что она хочет, чтобы он все это делал с ней! Предательство ее тела было самым ужасным и самым унизительным чувством, которое она когда-либо испытывала.
В комнате все еще было достаточно света, чтобы Чармиан могла разглядеть капельки пота, выступившие на теле Джеффри. Его рука, ласкавшая ее грудь и живот, слегка дрожала, но не так сильно, как ее тело, когда он нежными, но страстными поцелуями ожег ей грудь.
Она застонала и попыталась вновь оттолкнуть его, когда почувствовала, что он приподнимает ее бедра.
— Слишком поздно сейчас разыгрывать нежелание, — услышала она низкий голос Джеффри. — Ты хочешь меня и знаешь это.
— Нет! — воскликнула Чармиан. — Нет! Это лишь мое тело, моя плоть. Она не понимает, кто ты на самом деле. Она лишь знает, что ты способен возбудить ее. Но мое тело — это еще не я. Моя душа, мое сердце не хотят тебя, потому что слишком хорошо узнали, что ты за человек.
Чармиан закричала, когда он крепко сжал ей руки, заглушая ее слова жаркими поцелуями ненасытных губ. Она содрогнулась, почувствовав, как он резким движением вошел в нее.
Это не любовь, горько признала Чармиан, и даже не секс. Это безжалостная война, в которой каждый из них хочет одержать победу над врагом.
В то время как ее тело расслабилось после чудовищного, только что перенесенного напряжения и даже испытывало удовлетворение, душевная боль стала просто невыносимой.
Чармиан лежала без сил, горячие слезы катились по ее щекам. Она встрепенулась, почувствовав, как он еще крепче обнял ее, а затем вся сжалась, не в силах понять, что происходит. Губы Джеффри ласково коснулись ее шеи, подбородка, уголков крепко закрытых глаз. Чармиан была поражена. Если бы она не знала, что он ненавидит ее, то готова была бы поклясться, что ее обнимает любящий и духовно близкий мужчина. Она услышала, как он прерывисто вздохнул, и затем его губы нежно и осторожно коснулись ее губ.
Разве это не предел мечтаний любой женщины? Любовник, чья страсть и восхищение не утихают и после того, как желание уже утолено. И она мечтала о таком. Но Джеффри лишь притворялся, и это жестоко оскорбляло ее.
Если бы он любил ее так же, как она до этой ночи, то минуты, когда она лежала в его объятиях, слушая биение его сердца, а он покрывал ее лицо нежными поцелуями, остались бы самыми сладостными воспоминаниями ее жизни. Если бы…
— Не надо… — еле выговорила она пересохшими губами, стараясь оттолкнуть его руки. — Что еще тебе нужно? Ты получил все, что хотел!
— Еще не все, — покачал головой Джеффри. — Это только первая выплата долга, а проценты продолжают расти. В тебе есть то, что заставляет меня требовать немедленного и сладостного удовлетворения…
Ранним утром Чармиан все еще судорожно всхлипывала, лежа без сна и мучаясь от унижения, от горького сознания, что все ее мечты разбились, а сама она — в западне. Она не могла выбраться из кровати, потому что Джеффри уснул, так и не выпустив ее из объятий. И во сне он обнимал ее так крепко, будто хотел уберечь, защитить от тех страданий, которые заставлял испытывать.
— Дорогая, у вас гость, — окликнула ее Лиззи.
Чармиан в удивлении остановилась.
Она только что вернулась от бабушки, которая уже начала ходить после операции. Врачи были очень довольны ее состоянием и обещали полное и скорое выздоровление.
В этот день все казались Чармиан счастливыми. Все, кроме нее.
Она боялась, что бабушка встревожится, увидев ее. Внучка была бледна и выглядела совсем больной. Она исхудала так, что даже Джеффри заметил это прошлой ночью и сказал в той издевательской манере, с какой привык обращаться к ней:
— Тебе надо побольше есть, а то не сможешь платить долги.
Но бабушка ни о чем не спросила. Правда, когда ее родная девочка уходила, она озабоченно поглядела ей вслед и покачала головой. Чармиан так хотелось прижаться к бабушке и, как в детстве, рассказать о своих бедах! Но разве она могла? Разве можно было сказать, что за лечение она платит своим телом?
