Пожарники обречены жить со страшными воспоминаниями. Перед сном им мерещатся трагедии, разыгрывавшиеся на пожарах, и они молят Бога, чтобы следующая катастрофа не обернулась еще более масштабной трагедией.
Спросите любого в Сан-Франциско о Джоне Стэнли, и вы услышите: это — суровый, бесстрастный истукан, кроме службы почти ничем не интересуется. Своему делу предан безмерно.
Семья? Нет, это не для Стэнли. Он так долго увиливал от торжественного свадебного марша, что никто теперь иначе и не представляет его, как в роли убежденного холостяка.
Джон с грустью подумал о долгой череде лет, проведенных в одиночестве, Бетси в эти годы постепенно превращалась из подростка в красивую, уверенную в себе женщину-тайну.
Джон вглядывался в лицо типично американского мужчины, сидящего рядом с Бетси. Вот он какой, Стив Вудбери. Он почти не изменился со времени свадьбы, где его видел Джон. Пожалуй, отяжелел, да слегка поредел его густой залихватский чуб.
Ей было хорошо с мужем, сказала Бетси, но теплый отблеск прошлого в ее глазах сказал Джону больше, чем слова. Он понял, что ревнует к покойному Стиву…
Он попробовал остановить взыгравшее воображение. Его не должна волновать мысль о том, что она спала в этой постели меньше, чем сутки назад. Или что на ней тогда была надета тонкая светло-желтая шелковая рубашка, которую она поспешно выхватила из-за двери ванной, думая, что Джон не видит ее.
И последнее, что не должно его тревожить: нежные и осторожные взгляды Бетси. Целыми днями она смотрит на него так, словно понимает, что происходит между ними.
Но Джон понимал: чувство к Бетси прошло сквозь долгие годы разлуки и не померкло…
Бетси склонилась над кроватью. Ее волосы светились подобно нимбу вокруг головы. Желтенький халатик переливался в лучах солнечного света, озарившего комнату. На мгновение Джону показалось, что он грезит, но она коснулась прохладной рукой его лба, пробуя температуру.
— В чем дело, Рыжик? У тебя возникла какая-то странная мания наблюдать за спящими? — тихо спросил он, скрыв, какие мучения причиняют ему больные колени.
Она поставила стакан с водой и пузырек с таблетками.
— Я услышала стон и подумала, что тебе понадобятся обезболивающие таблетки.
— Да я прилично себя чувствую!
— Это заметно. Поэтому с тебя пот так и течет ручьем, и ты ухитрился завязать каким-то китайским узлом последнюю льняную простыню моей мамы.
Джону пришлось приподняться, чтобы разглядеть учиненный им беспорядок. Действительно, замысловатый узелок. Хуже того, он лежал поперек кровати, да еще, к его стыду, полуголый. Стиснув зубы, он натянул смятую простыню.
— Дай-ка я сделаю.
— Перестань, Бетси. Я не из команды твоих подопечных ребят.
— О ради бога, Джон, не ханжи. Я видела тебя без одежды и не один раз.
— Только однажды, — отрезал он.
На губах Бетси заиграла озорная улыбка.
— Ты ошибаешься, дорогой. Никому не рассказывай, но я ходила подсматривать, как ты купался голый в бывшем карьере, где добывали гравий. Поверь мне, Джон, видеть тебя в этих старых боксерских шортах не такое уж большое удовольствие.
Она с силой потянула простыню и выдернула ее из-под Джона, затем взяла стакан.
— Вот, сначала выпей.
— Что это?
— Мне кажется, вода, хотя вполне может быть чистая водка. Наверное, тебе придется попробовать, чтобы узнать.
— Очень забавно.
От Бетси веяло ароматом роз, как от подушки, на которой он лежал.
— Я не люблю таблетки. Я наглотался их на всю жизнь за последний год.
— Но парочка целебных пилюль тебе не помешает.
Бетси подняла его руку и положила таблетки ему на ладонь.
— Это от чего?
Она показала ему этикетку на пузырьке.
— Врач дал рецепт, помнишь?
— Я выбросил его в корзину для мусора.
— Знаю, но рецепт я вытащила и заказала лекарство.
— Зачем?
— Затем, что у тебя всегда было больше отчаянной храбрости, чем здравого смысла. И перестань смотреть на меня умоляющими глазами. Я привыкла к упрямым негодникам вроде тебя и не уйду из этой комнаты, пока ты не примешь лекарство.
— А что, если я скажу: не желаю, чтобы ты уходила? Если потребую: хочу, чтобы ты забралась ко мне?
Его умоляющие глаза гипнотизировали Бетси, не давая уклониться от ответа.
— Я бы ответила, что это было бы большой ошибкой, — мягко сказала Бетси.
— Неужели ошибкой? Почему?
— А ты разве не знаешь? Случайные половые связи теперь рискованны.
Глаза Джона потемнели.
— Поверь мне, Рыжик, врачи в главном госпитале Сан-Франциско исследовали меня вдоль и поперек, проверяя все, что только возможно. Они меня даже к кровати привязывали, будь она проклята. И все, что удалось обнаружить, — это негодные коленки да замедленное сердцебиение.
Бетси злилась на себя: она позволила вывести ее из равновесия. Она с опаской посмотрела на дверь, которую закрыла за собой, чтобы их голоса никто не услышал.
— Я рада, но…
— А как у тебя? Есть какие-нибудь постыдные заболевания, о которых мне следовало бы знать?
Бетси оскорбилась, сочтя его вопрос непозволительной дерзостью.
— Конечно нет!
Он приподнял бровь.
— У тебя двойной стандарт, Рыжик? Я думал, ты современная женщина, лишенная предрассудков.
— Этого я не отрицаю, но я не сторонница случайных интимных связей.
— И я не проповедую таковых! Речь-то идет совсем о другом!
— А я и не утверждала, что ты склонен к распущенности в отношениях с женщинами.
— Но ты так думаешь, верно? Безбожник, отягощенный множеством грехов, которые тянутся за ним, подобно шлейфу. Как может такой порочный человек быть честным и праведным?
Он в сердцах отбросил простыню, собираясь встать и оставить Бетси, но не смог подняться. Он скорчился, настигнутый внезапным приступом сильнейшего кашля.
— Джон?!
Матрас осел под тяжестью ее тела. Она пристроилась рядом, держа стакан воды перед ним.
— Выпей скорее.
Он не успел даже пригубить стакан, как его одолел новый приступ. Он откинулся на подушки. Лицо Джона приобрело землистый оттенок.
Бетси сидела рядом, боясь шелохнуться. Джон выглядел изможденным и вместе с тем сильным, как истинный атлет. Эта странная двойственность изумляла Бетси.
— Тебе лучше, или все-таки позвать доктора?
— Зачем? Он уже поставил диагноз. Я надышался дыма в огромном количестве за все эти годы, и началась эмфизема легких — болезнь, которая настигает каждого пожарника.
Закрыв глаза, Джон пытался восстановить дыхание. Наконец мучительный зуд в горле прекратился. Чуть приоткрыв глаз, он сказал, не скрывая обиды:
