— В этой игре не было лишнего хребта? — спросила Глэдис.
— Лишним, наверное, был мой, — вздохнул Лоран.
Между нами троими вдруг воцарилось тягостное молчание. Глэдис догадалась включить радио, и полилась модная мелодия. Мы молча слушали до самого «Тропикамара».
3
В тот вечер дансинг бурлил. Мы вошли, когда оркестр самозабвенно отдавался ритмам зажигательного ча-ча-ча. Пары судорожно и юрко пробирались между столиками к площадке. Мои друзья принялись притопывать, как нетерпеливые лошадки.
— Захватите-ка кусок этой музыки, идите танцевать, — сказал я им, — а я подыщу столик с видом на море.
— Не-ет, — протянул Лоран. — Столиком займусь я, а ты гость, тебе и честь.
— Не желаете ли потанцевать, месье? — нарочито сжеманничала Глэдис.
— С превеликим удовольствием, мадам, — ответил я в том же ключе.
Мы согласно задвигали ногами, и танец сразу поставил передо мной труднейшую задачу. У меня в прошлом было немало холостяцких приключений, но впервые мой школьный товарищ позволяет мне так плотно приблизиться к прелестям своей жены. Должен ли я «надуть паруса» Глэдис по правилам физики, о которых своевременно напомнил мне ее муж, или надо соблюдать дистанцию и легонько придерживать даму рукой.
Я выбрал второе и избегал потонуть в ее волнах, хотя взбесившееся ча-ча-ча так и швыряло меня в эти волны. Но и в невинной позиции она кипятила мою кровь. Было уже праздником, радостным предвкушением глядеть на ее хищный рот, ямочки на щеках, на ее руки, как бы ловящие добычу, на оголенные плечи, на бедра с изгибами пламени на ветру. Мамма миа!
В умении танцевать она проявляла абсолютное совершенство. Я старался не отстать, но был напряжен, как итальянский олень весной. До самого конце танца я сопротивлялся искушению самоистязательно прижечь мой передний хвостик к жаровне ее передка.
Лоран встретил нас за столом доброй и поощрительной улыбкой.
— Моя дражайшая половина возвращается с седьмого неба!
— Твоя супруга танцует превосходно!
— Восхождение, ммм… крутой подъем не вскружил ей голову?
— Прекрасно танцует, — долбил я, выводя разговор из скользкого русла.
— Твой друг Ален, — сказала Глэдис, — родился танцором, притом танцором тонким и благородным.
— Не принимай это за комплимент, — предостерег Лоран. — Это ее манера высказать тебе, что ты родился не под счастливой звездой, короче — что ты битюг и увалень. Так ответь на ее вызов в следующем танце и докажи обратное!
— Ну, грубить и перевирать тебе не привыкать, — засмеялась Глэдис. — Дай-ка нам лучше выпить. После танца одолевает жажда.
Лоран вытащил из ведерка бутылку шампанского и наполнил три фужера.
— За фантастическую… тьфу, за воображаемую чету Ален — Глэдис, — поднял он свой.
— За нашу дружбу, — сказала Глэдис, и я тотчас произнес то же самое.
4
Назревал супружеский бой, хотя пока что в виде состязания, не переходящего в домашнюю свару. Эротическим объектом, за который и вокруг которого велся этот приглушенный и неявный бой, была моя скромная персона. Ситуация была двусмысленная, но и увлекательная для меня, свободомыслящего холостяка.
Когда снова наступил мой черед танцевать с Глэдис, то, по возвращении к столу, муж оглядел нас с ухмылкой, какой ухмыляются развратники. Потом, после многозначительной паузы, такой же затяжной, как только что исполненный нами томный слоу-фокс, произнес:
— Дела идут. Закон Архимеда на сей раз сработал!
— Мы же сказали «за нашу дружбу», и мы дру-жи-ли, — пропела Глэдис.
— Мы чудесно кружили и дружили, — поддержал я, но, кажется, неловко.
— Между мужчиной и женщиной, — процедил он, — «дружить» означает неистово тереться друг о друга, не доводя трения и прижимания до полного удовольствия. Нет ничего вреднее для здоровья и правильного образа жизни.
— Генерал Мефисто не занимается такими глупостями, а сразу берет быка за рога, — парировала Глэдис.
— Друзья, не надо ссориться, — вмешался я. — Нас тут двое старых школьных приятелей и чудесная супруга одного из них, и все мы просто друзья, и дружба эта, да еще на таком вечере — настоящий праздник!
— Фиеста де амор, праздник любви, — высказался Лоран по-испански, очевидно, вспомнив корриду при упоминании о быке устами Глэдис. — А мы составляем страшного божка вуду с тремя хребтами!
— Вспомни свое же признание, что как раз твой-то хребет и оказался лишним! — пошла в прямую атаку супруга.
Решительная схватка казалась неминуемой.
— Не будем портить приятный вечер, — миротворчески вмешался я. — К тому же мы тут уже больше, чем надо: третий час ночи. Пора домой.
— Ален прав, — сказала она. — Всем баиньки!
— Баиньки, баиньки, три хребтинки баиньки! — нервически пропел Лоран.
— Лучше поскорее попроси счет, дорогой!
5
Уплатив, мы покатили в город. На этот раз всю дорогу за рулем была Глэдис. Лоран уселся сзади, после того как снова приказал мне занять почетное место рядом с водительницей. Глэдис вела машину уверенно, плавно, без рывков. В постели, размышлял я, она наверняка нажимает на четвертую скорость, а завершает на пятой.
Впервые с момента нашей встречи в моем воображении возникла живейшая картинка нас с нею, ослепительно голых, занимающихся, говоря философским языком, дедукцией, то есть выведением из общеизвестных истин совершенно конкретных и неповторимых вещей. Мои начальные притормаживания собственного пыла исчезли, как дым. Я чувствовал себя в силах выдержать бурю этой женщины-цветка.
Лоран первым нарушил всеобщее тягостное молчание похмельного возвращения.
— А все-таки у меня бедовая спутница жизни. Ну прямо бой-баба! — громко произнес он, как бы желая завершить счастливой концовкой тревожную борьбу внутри самого себя. — А знаешь, Ален, все ее словесные подковыки — это всего-навсего подтрунивания хорошего товарища по постели.
— Попридержи язык, — огрызнулась она, — и не суй лапу в огонь, обожжешься!
— Между простыней и одеялом, — настойчиво продолжал он, — нет огня жарче, чем этот самый, этот самый-самый… кусок женщины.
— Ты еще поищешь его! — вдруг впала она в ярость.
Тем не менее она ни на миг не теряла спокойствия классного водителя, снижала скорость где положено, увеличивала где можно, замечала все рытвины и выбоины. Когда она мягко остановила машину у виллы, Лоран тотчас вышел из состояния повторного молчания за последние три километра.
— Пойдем хлопнем еще по стаканчику?
