— Ну, давайте же, Макси, давайте. Вы же в свое время участвовали в таких просмотрах, да и не в одном, и вы прекрасно знаете, как это делается. Или нет? Правда, я не знаю, как проходят просмотры при коммерческих съемках, — он пристально смотрел на нее. — И вы прервали ваше молчание только для того, чтобы спросить меня об этом?
— Вы правы, Картер, — со злостью ответила она. — Но смотрите, я буду наблюдать за вами, и если вы посмеете воспользоваться моей сестрой…
— Воспользоваться ею? Каким образом? — удивленно спросил Картер.
— Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю.
— Нет, Макси, я не понимаю. Может, вы просветите меня?
— Картер, не играйте со мной в угадалку. Я много наслышана о вашей репутации, да и вы прекрасно знаете, о чем я говорю.
Но Картер не собирался оставлять вопрос открытым.
— Нет, вы раскройте мне глаза, расскажите, что вы знаете о моей репутации.
Макси напряглась и посмотрела ему прямо в глаза.
— Вы даете роли молоденьким актрисам, если они соглашаются с вами переспать.
Картер опустил руки, откинул голову назад и расхохотался, а Макси стояла и тряслась от злобы. Этого она вынести не могла. Слезы хлынули из ее глаз, и, повернувшись, она уже была готова уйти, но Картер обхватил ее за талию и повернул к себе лицом.
— Нет, вы не уйдете, — сказал он серьезно.
Макси пыталась освободиться, но он крепко держал ее.
— Нас могут увидеть, — взмолилась она.
— Ну и что? Теперь давайте поговорим прямо. Вы считаете, что я дал вашей сестре роль только потому, что либо я уже переспал с ней, либо она согласилась на это. Я правильно выразил вашу мысль?
— Правильно, — холодно произнесла Макси.
— Хорошо. Вы где-то об этом слышали, где? До вас дошли какие-то слухи? От кого-то здесь? Вероятно, нет, все они все про меня знают. Значит, от тех актеров и актрис, в кругу которых вы вращались во время вашей блистательной карьеры в Нью-Йорке? Теперь все понятно.
Макси подняла голову и с изумлением уставилась на Картера.
— Не смотрите на меня, открыв рот. Я знаю о ваших печальных попытках сниматься в кино. Лучше всего у вас получались коммерческие ролики с рекламой колготок, не так ли? Может, вы и пытались искать что-нибудь получше, да ничего не получилось. А почему не получилось? Либо вы не подходили, либо в труппе уже хватало таких же посредственных актеров, как вы. Вы и думать не могли о том, чтобы я устроил вам просмотр, потому что знали — я вам роли не дам, будете вы со мной спать или нет. И теперь, когда ваша сестра в двадцать один год отроду сделала больше, чем вы в свои двадцать четыре, вы решили, что только потому, что она переспала со мной. И пусть вас не беспокоит, что там говорят обо мне, лучше подумайте о том, что говорят о вас. И прежде, чем приходить ко мне с вашими дурацкими обвинениями, надо было подумать.
Он отпустил Макси, взял свою кружку и, ни слова не говоря, ушел. Макси попыталась вздохнуть и сдержать слезы, но не могла. И она медленно побрела вдоль каменной ограды, всхлипывая, вытирая слезы и срывая и бросая на землю пучки травы.
Макси бродила до темноты. Она нарыдалась до хрипоты и ужасно проголодалась. Потом она долго сидела на большом камне возле когда-то любимого ею пляжа и смотрела на поверхность воды озера, гладкую как зеркало и блестевшую под луной, Макси вспоминала лучшие годы своей жизни и детство.
Она должна вернуться в Хантер-Ин, чтобы не беспокоить стариков. Но можно поймать попутную машину на шоссе и умчаться, куда глаза глядят.
Макси улыбнулась сама себе и потерла распухшее от слез лицо.
— Все пройдет, — прошептала она.
Она непременно должна остаться. Она не может так просто уехать. У нее есть чувство долга, которому она не может изменить. Ей всего двадцать четыре года — почти детский возраст, и никакие грубые слова, кто бы их ни произносил, не в силах заставить ее уклониться от своих обязанностей и оставить свой родной дом.
Люди переносили и большие трудности, чем неразделенную любовь. Вот в чем дело. Не в том, что он наговорил ей кучу грубых и горьких слов, а в том, что она влюблена в него.
— Это ужасно, — прошептала Макси и сбросила на песок лифчик и трусики.
Она нырнула так, что даже не было слышно всплеска, затем вынырнула, чтобы еще раз посмотреть на звездное небо и на точки огней на противоположном берегу озера, подняла голову, открытым ртом вдыхая воздух, подумала о себе как о какой-то лягушке, улыбнулась и снова погрузилась под воду.
Неожиданно рядом с ней возник человек, стремительный словно дельфин. Будь она на поверхности воды, то догадалась бы — кто это был. Но в холодной глубине вод она лишь старалась сохранить целой голову. Чья-то сильная рука обхватила ее за талию и потащила наверх.
— Картер! — воскликнула было Макси.
Но его губы прижались к ее устам, когда он бережно опустил ее на песок, а его руки нежно гладили ее тело. Он поднял голову, и она застонала, но не протестующе, а одобряюще. Картер поцеловал ее в шею.
— Я не могу любить женщину против ее воли.
— Я знаю, — прошептала она неразличимому в темноте лицу, склонившемуся над ней.
И снова их приоткрытые рты встретились, сплелись языки, соприкосновения усилили страсть. Руки Макси гладили его руки и мокрые волосы…
А затем он внезапно застонал, отстранился от нее и, не говоря ни слова, быстро пошел к воде и уплыл.
Уязвленная его неприятием, совсем сбитая с толку, чтобы думать, она подобрала свои вещи и оделась под деревом. Макси шла домой не по дороге, а напрямую через поля и вдруг увидела, как на шоссе мелькнули фары знакомого фольксвагена.
В гостинице было темно. Только над плитой горел свет, и в холодильнике был оставлен салат с приколотой запиской. «Я подумала, что ты проголодаешься. Бабушка».
Сидя в темной кухне, Макси пододвинула к себе тарелку с салатом, но есть не смогла. Затем она поднялась наверх, и, не поинтересовавшись, горит ли свет в комнате Картера, окончательно обессилевшая, рухнула на постель.
Макси не знала, что она будет делать, если утром Картер будет опять вести себя так, словно между ними ничего не произошло. Она ожидала, что держаться он будет, как обычно, самонадеянно, и ничуть не ошиблась. Поздно проснувшись и спустившись к завтраку, она увидела его на сцене вместе с Уинни, Бобби и Люсиндой. Потом к ним присоединились и другие актеры, и вся труппа начала работать. Макси наблюдала за ними из окна кухни, доедая свою кашу, а затем, горестно вздохнув, отправилась собирать помидоры.
Дэвид Уилсон застал ее за этим занятием часом позже. Сорвав крупный помидор, он устроился рядом.
