— А при чем здесь я?
— Это было два года назад, — исполненным печали голосом произносит мама. — Прямо накануне… твоей трагедии. У нас с папой тогда сломался компьютер, а новый мы еще не купили, поэтому я дала Тарверу твой электронный адрес. Не помнишь, я тебе говорила?
— Гм… — События той поры смешались в моем сознании в фарш, а многие и вовсе выпали из памяти. — Не помню… А почему ты не дала ему адрес Кэтрин?
— Она принципиально не пользуется компьютером и не смотрит телевизор, — многозначительно напоминает мама. — Я говорила тебе об этом раз двадцать.
Ах да. У мамы все подруги с причудами. Одна не ест мясо, у другой полный дом разной живности, в том числе парочка шиншилл, а Кэтрин не признает компьютеры и все время устраивает счастье детей, племянников и крестных.
— Что-то я не пойму, — хмуро бормочу я. — Что требуется конкретно от меня?
— Малость, дорогая моя, — нараспев произносит мама. — Заглянуть в свой ящик на yahoo.com и найти среди старых писем прайс-листы Тарвера. — Она усмехается. — Что с тобой сегодня? Не выспалась?
— Не знаю, — ворчу я. — Наверное, просто устала. Да и вообще… — Умолкаю. Рассказывать родственникам, даже самым близким, о разрыве с Дэниелом, точнее о его причинах, я не желаю. Не потому, что не доверяю, скажем, матери, а потому, что не хочу лишний раз травить ей душу. Они из-за меня и так настрадались. Конечно, и родители, и Монтгомери уже знают о том, что Дэниел ушел из нашей жизни, но почему — могут лишь гадать. Заговорить об этом со мною прямо никто не отважится — все щадят мои чувства и не считают возможным совать нос в мои личные дела. Правду никто никогда не узнает — и хорошо. Решат, что не поладили, не сошлись — стало быть, не судьба. Посетуют и успокоятся. А у меня есть Брэд — неизменный советчик и жилетка для слез.
— Что «вообще»? — осторожно интересуется мама.
Вздыхаю.
— Настроение не ахти, — выкручиваюсь я. — Голова забита непонятно чем. Каким-то туманом. Короче, ничего особенного. Все почти в норме, не волнуйся.
— Постараюсь, — не слишком успешно скрывая тревогу, отвечает мама.
Хмыкаю.
— А почему ты дала ему этот мой адрес? Я думала, ты его не помнишь.
— Чтобы не забивать твой основной ящик разной ерундой, — рассудительно объясняет мама.
Ящик на yahoo.com для меня создал Ричард, когда я затеяла найти работу на дому и уже придумала текст объявления, которое в итоге так и не повесила в Сети. Двухгодовалая Лаура как раз в тот день слегла с тяжелой простудой. Я полмесяца не отходила от нее, а потом Ричард улетел по срочному делу в Калифорнию, и все мои мысли были о нем. Когда черная полоса прошла, я чувствовала себя настолько вымотанной, что о задумке работать уже и не вспоминала. А ящик стал копилкой для разного рода не особенно меня интересующих рассылок, я заглядывала в него раз недели в две, а теперь и того реже.
Сегодняшний день прошел как будто прекрасно. Йорг Вахтер после долгих раздумий приобрел не две картины, а целых три, и, перед тем как заехать в детский сад, я купила нам с Лаурой по неимоверно дорогому мороженому с экзотическими фруктами. Она вроде бы обрадовалась, но, оказавшись дома, положила лакомство в морозилку и со скучающим видом удалилась к себе в комнату. Я покрутила мороженое в руках и последовала дочериному примеру. Потом с четверть часа без дела болталась из угла в угол, прислушиваясь к тишине дома, гадая, чем занята Лаура, и не улавливая со второго этажа ни звука.
Мои страдания прервал телефонный звонок, мама поставила передо мной конкретную задачу, и теперь мне хоть есть чем заняться. Иду на кухню, варю кофе с особой тщательностью, чтобы заполнить какими-никакими делами возможно больше времени. Потом намазываю джемом тост, хоть и знаю, что, скорее всего, не притронусь к нему, ставлю чашку с кофе и блюдце с тостом на под-носик, иду в кабинет и включаю компьютер.
Эта комната расположена в задней части дома, на первом этаже. Она небольшая, сплошь увешана картами и книжными полками, и каждым своим участочком живо напоминает о Ричарде. Здесь он изучал досье, прослеживал закономерности и находил разгадки.
Делаю глоток кофе, выхожу в Интернет, открываю ящик. Письмо от Тарвера, если он вообще присылал его, должно было прийти примерно два года назад. Сердце прокалывает игла знакомой невыносимой боли. То было самое черное время в моей жизни. Стараясь не окунаться в страдание, открываю третью страницу с письмами, потом четвертую, пробегая глазами даты. Ненужные письма из этого ящика я не удаляю — в этом нет особенной нужды. Поэтому он и забит перечнями книг из интернет-магазинов и приглашениями из объединения любителей искусства на разнообразные тематические вечера. Я не была ни на одном из них.
Открываю следующую страницу, смотрю на верхнее письмо. Оно пришло четырнадцатого июля, в тот самый день, страшнее которого у меня не было и, надеюсь, не будет. Сердце пронзает еще более острая игла, и от боли начинает немного рябить перед глазами. Опускаюсь на строчку ниже и вижу письмо от Тарвера с темой: «Прайс-листы». Рука уже движет курсор, подводя его к сообщению, когда взгляд падает на строчку под ним, и я вся будто леденею.
Моргаю, сглатываю, нагибаюсь вперед, чтобы лучше видеть. Нет, зрение меня не обманывает. Может, кто-то подшутил надо мной? Может, произошла какая-то ошибка, сбой в Сети, во времени, в кузницах судьбы, где выковывается участь для каждого смертного?
Нет, ошибки нет. Вмиг забывая про Тарвера и его дурацкие списки услуг, дрожащей рукой опускаю курсор ниже, щелкаю кнопкой мыши, промазываю, повторяю попытку и наконец открываю непрочитанное письмо, что преспокойно лежало в моем ящике все это время и только теперь, когда отправителя вот уже два года нет в живых, попалось мне на глаза.
— Брэд! — кричу я так громко, что звенит в собственных ушах. — Брэ-эд! — Меня всю трясет, в голове стоит гул, и никак не покидает ощущение, что со мной связались откуда-то из загробного мира. Кажется, что, если Брэд не выйдет ко мне сию секунду, я рухну прямо здесь, в заставленной разными ненужными вещами прихожей его дома, и больше никогда не поднимусь.
Брэд сбегает по лестнице со второго этажа, на ходу завязывая пояс халата и вытирая полотенцем мокрые волосы.
— Что стряслось?
Бросаюсь ему на грудь и разражаюсь безудержными удушающими рыданиями. Брэд прижимает меня к себе, гладит по голове, похлопывает по спине и ласково бормочет:
— Ну-ну… ну успокойся…
Он не из тех, кто с перепугу и из желания скорее все выяснить начинает кричать и трясти тебя: да что же, черт возьми, приключилось? Брэд первым делом утешит, а уж потом попросит все объяснить. Он проводит меня в гостиную, усаживает в кресло-качалку — лучшее украшение его одинокого дома, — садится рядом на стул и, покачивая кресло, гладит меня по руке.
