– Пойдемте.
– Марго, проснись! Ты опять где-то далеко!
София ушла вперед, Билл немного задержался, обняв Марго за талию:
– Вы с ним поссорились?
– Отвяжись и убери руку!
– Но я же вижу, что ты переживаешь.
– Ты собрался меня лечить?
– Мы поговорим об этом потом, – он нагло улыбнулся, – я – единственный, кто тебя здесь понимает.
Это правда, вдруг подумала Марго.
Но в тот вечер они больше не оставались с Биллом наедине. После выпитого вина, накануне и сегодня, после чудовищного недосыпа, после переезда и перелета Марго уснула в своей комнате, едва только ее голова коснулась подушки. На нее обрушились сны. Тысячи, миллионы снов, которые она не досмотрела вчера ночью, не досмотрела в доме Рича, не досмотрела в квартире Мика, во всей своей предыдущей жизни… А потом все они стали отступать, бледнеть, и среди них выделился выпуклым видеорядом, словно в кинотеатре с восьмиканальным стереозвуком, только один: она снова в том зимнем лесу. Удивительно было то, что очередное продолжение этого сна началось именно с того момента, где ее прервали. Она снова стояла под елью и видела спину Мика. Он оглядывался по сторонам, переступал с ноги на ногу в глубоком снегу, но ее как будто не хотел видеть.
И вдруг… что-то переменилось вокруг. Переменился весь лес и, казалось, вся ее жизнь: Мик обернулся и, словно по взмаху волшебной палочки, превратился в Ричарда. Его лицо, его плечи, его куртка: это был Рич. Самый настоящий и ни на кого больше не похожий. Он улыбался самой загадочной из своих улыбок, улыбкой, которую она больше всего любила, как будто хотел сказать: «смотри, какой сюрприз я тебе приготовил!». Он звал ее к себе и что-то говорил, только она не слышала слов. И тогда Марго бросилась к нему, не разбирая дороги, бросилась со всхлипом, на который только и была способна сейчас, потому что нахлынувшее счастье выразить иначе было невозможно… Она плакала и смеялась, она звала его по имени и целовала его лицо, а потом все потонуло в глубоком снежном потоке, который закружил и понес над землей их обоих. Выше. Выше. Выше…
Она не слышала, что к ней в комнату заходила мама, долго сидела на постели и гладила ее по руке, грустно глядя в пол… Она не знала, что часом позже, когда весь дом замер, а тетушки улеглись в гостевых комнатах и захрапели, у ее двери долго и безнадежно стоял Билли, пока к нему не подошла невозмутимая София и не взяла за руку.
– Пойдем-пойдем, дорогой. Нечего тебе здесь делать.
– София, это не то, что ты подумала… я не стал бы… Ты же меня знаешь…
– Не уверена насчет тебя, но свою сестру я хорошо знаю, – прошептала та, – поэтому не опасаюсь на ваш счет.
Билли в очередной раз с удивлением посмотрел на свою девушку. Эта восемнадцатилетняя милашка, которая только и умела, что складывать губки бантиком да хлопать ресницами, порой казалась ему самой мудрой и хитрой женщиной на свете. Он не знал, что София действительно питала слабость к мерзавцам. И отлично умела с ними обращаться.
Утром Марго как следует приготовилась врать насчет своей помолвки. Она надела на лицо самую непроницаемую улыбку, вспомнила самые веселые случаи из их с Миком жизни, только нужно было вовремя спохватиться и не сболтнуть, например: «В тот вечер он сильно напился, гораздо сильнее, чем в предыдущий!» Ну вот. Не далее как позавчера она упрекала самого любимого человека во лжи. А сейчас ей самой придется лгать, чтобы усыпить бдительность тетушек, успокоить маму, да и просто оттого, что все от нее этого ждут. «Не всякий обман можно считать обманом», вспомнила она… Когда она поговорила с Миком по телефону, Рич понял, что разоблачение неизбежно. Бедный любимый Рич… Что он делает сейчас, с кем просыпается, о чем думает?
– Милая! – услышала она шепот Билли за дверью, и это вдруг вызвало беззаботную веселую улыбку. – Ты скоро выйдешь к завтраку?
Марго открыла дверь, чуть не разбив нос наглому ухажеру. Тот стоял, настороженно поглядывая в оба конца длинного коридора, и шептал:
– Я всю ночь простоял здесь. Я сгорал от любви! А ты не открыла мне, жестокая!
Марго расхохоталась. Настроение стало превосходным, она начала понимать свою младшую сестру: этот малый умеет поднять боевой дух. Билли тем временем перешел на легальную манеру говорить и произнес в полный голос:
– Слушай, на самом деле, это некрасиво. Меня вчера застукала София.
– Где?
– Да я же говорю: у тебя под дверью!
– Что ты тут делал?
– Я хотел тебе сказать…
– Марго, девочка моя, ты проснулась? – Мама, улыбаясь, шла к ней. – Я вчера зашла к тебе, хотела поговорить, но ты уже крепко спала. Свитер я постирала, пятно вроде бы не видно.
– Спасибо. Тетушки встали?
– Почти. Сейчас сядем завтракать, ты обещала им что-то рассказать?
– Да. Про помолвку с Миком.
– Евлалия и Глэдис очень ждут твоего выступления. – Мама усмехнулась, делая знак, чтобы Билли удалился. – Но мне почему-то вчера показалось, что у тебя совсем не лежит к этому душа. Что-то стряслось?
– Нет, мама. – Марго уже было все равно, она могла и повеселить публику, если требовалось. Третья серия сна закончилась очень хорошо, а значит, они с Ричем еще встретятся. И это наполняло ее счастьем. – Я расскажу им что-нибудь. Должно получиться весело.
– Ну хорошо.
Мама провела ладонью по ее щеке и направилась в столовую, где тетушки уже гремели посудой и спорили, какой хлеб резать для бутербродов. Это был обычный мамин жест, испокон веку приносивший успокоение и в то же время некоторую неутоленность. Мама любила ее, чувствовала, когда ей плохо, могла прийти на помощь в любую минуту, но с тех пор, как появилась София, всегда была чуточку ближе к сестре, чем к ней. Марго ощутила это, еще когда была школьницей, а потом, когда подросла, и вовсе решила, что Софию она любит сильнее. Она не ревновала, простила маме это чувство, и все-таки… И все-таки ей хотелось того же, но чуть больше: чтобы мамина рука дольше задерживалась на ее щеке, чтобы по телефону она чуть глубже вздыхала, услышав, что Марго заболела, чтобы она настойчивей уговаривала ее остаться в Штатах и не ездить к отцу…
Но вдруг она вспомнила вчерашний постер на кухне и устыдилась своих мыслей: да как можно ревновать маму к сестре, когда она так искренне тоскует о ней, о своей старшей дочке! Когда она нашла себе такое чудесное «окно»: в другую страну, в другую жизнь… Кто знает, о чем она думала, глядя на этот снежный склон, сколько раз вытирала слезы, представляя, как Марго живет там одна, как переживала, чувствуя вину за ту историю… Марго вздохнула счастливо и одновременно грустно. Мама любит их с Софией одинаково сильно, просто чувство это выражается по-разному, вот и все! И представив себе, как понравился бы маме Рич, проглотив очередной комок в горле, она вышла к столу, с готовой маской оптимизма на лице.
