В бальном зале Робин сразу остановилась, увидев двух стоявших там людей. Не сразу, но она узнала их с той репетиции со Стюартом. Они были из его группы. Высокий, стройный, с вьющимися волосами был Десмонд — бас-гитарист. Она решила, что другой, должно быть, Джон, ударник. Джон показывал пальцем на потолок, но когда она вошла, посмотрел на нее.
— Привет! — бодро сказал Десмонд, оглядывая ее стройные, гладкие ноги. — Ты, наверное, Робин? Стю где-то здесь? Мы хотели спросить, где разгружать фургон.
— Фургон? Я скажу ему, что вы здесь Подождите.
Озадаченная, она прошла в его комнату Стюарт уже проснулся и валялся на королевских размеров кровати, одетый только в джинсы. Он листал газету.
— Стюарт! Приехали Десмонд и Джон!
Он поднял на нее глаза.
— В самом деле? Один раз приехали слишком рано.
Робин смутилась.
— Ты ждал их?
— Конечно, — сказал он, скатываясь с кровати. — Сегодня мы снова начинаем репетировать, разве не помнишь?
— Нет.
Он сунул ноги в тапочки.
— Мы говорили об этом на прошлой неделе. Помнишь, мы ходили в поле на пикник?
— Я… — Она хорошо помнила тот вечер. Они еще раз сходили на то поле, где он полюбил ее в первый раз, и снова утонули в своих телах, когда солнце красиво опускалось в пурпурно-оранжевый слепящий свет.
Вставая, Стюарт усмехнулся:
— Хотя, мне кажется, ты не помнишь ничего, что в ту ночь было сказано, не так ли?
— Нет, — созналась она.
— Хорошо, я говорил тебе, что я просто должен подготовиться к этому турне. Оно продлится меньше месяца… — Направляясь к двери, он поцеловал ее в лоб. — Из-за тебя я отодвигал его, как мог, но сейчас я должен вернуться к работе. Я устроил так, что могу остаться здесь, с тобой, чуть дольше.
— Что ты имеешь в виду? — Она шла за ним в зал, стараясь поспевать за его широким шагом.
— Мы вначале собирались репетировать в Бостоне, но поедем туда только за неделю до начала концертного турне, чтобы прогнать все шоу вместе со звукооператорами и осветителями. А до тех пор я заманил всю группу на две недели обещанием солнечного света и деревенского воздуха.
— Но где мы их разместим?
Покраска в спальнях южного крыла уже закончена, так? Там они и будут жить. Не беспокойся: прислуга возьмет на себя все.
Но где вы будете репетировать? Не в бальном же зале! Вся штукатурка слетит от такого шума.
Он рассмеялся:
— Это точно. Я приказал поставить прожекторы в солярии; он теперь весь опутан проводами прожекторов и кабелями питания для усилителей. Мы будем работать там.
Стюарт пошел в зал здороваться со своими музыкантами, и Робин, сбитая с толку, осталась одна.
Разве он предупреждал ее, что его группа будет жить здесь? Она не была в этом уверена. Впервые Робин поняла, что едва прислушивалась к тому, о чем он с ней говорит. Разве так можно? Зачастую она лишь смотрела на него во все глаза, запоминая каждое его новое выражение, и это поглощало все ее внимание.
Остальные члены группы приехали после обеда, и к вечеру звуки завывающих гитар и сокрушительных барабанов уже заглушали даже шум работы. Перед ужином они позвонили в город, и вскоре к ним прибыл рассыльный фургон с дюжиной гигантских двойных бутербродов и ящиком холодного пива.
Робин снова перестала видеть Стюарта, пока он, уставший, не добирался до кровати в два часа ночи. Он обнимал ее, но уже через пару минут засыпал, и она слушала его ровное дыхание.
К ее нарастающему неудовольствию, такие отношения продолжались еще две недели. С полудня до поздней ночи их музыка раздавалась по всему поместью. Одну за другой она прослушала аранжировки, переложенные Стюартом с рояля на грохочущие гитарные струны с ритмичным сопровождением басов и ударных.
Потихоньку Робин начинала ненавидеть эти звуки. Они постоянно напоминали, что Стюарт, находящийся так близко, в то же время так далек от нее! Теперь она даже мечтала, чтобы он уехал в Бостон. После месяца такой близости с ним было обидно не иметь даже возможности прислониться к нему тогда, когда хотелось, и обвить его руками. Хуже того: она скучала по тем вечерам, когда он увлекал ее в постель, смеющуюся и протестующую, еще до того, как садилось солнце.
Пять членов его группы в те редкие случаи, когда она сталкивалась с ними, были безупречно вежливы с ней. Робин знала, что они и не могли по-другому относиться к ней: все знали, что она новая «леди» босса. И даже за их скрытым любопытством она ощущала обиженную настороженность, словно именно она захватила Броган-Хаус. Все это похоже на какой-то мальчишеский клуб, решила она. Девочек сюда не принимают.
Она гораздо лучше поняла их отношение, когда однажды пробралась в солярий, чтобы Стюарт расписался на чеке. Звук, включенный на полную мощность, внушал благоговейный страх. Была какая-то пугающая атмосфера неограниченной мощи, но для музыкантов это была кровь жизни и энергии, которая сплавляла их в нечто единое целое.
В ожидании окончания быстрого, мчащегося во весь опор музыкального номера она впервые поняла, как тяжела их работа, как трудно им было найти свой собственный стиль! Во время перерывов она видела, как на заднем дворе они смеялись и бросали летающий диск — точь-в-точь как беззаботные студенты, но за работой они были профессионалы. Они полностью сосредоточивались и отдавались работе.
После стольких лет такой совместной работы было неудивительно, что они старались беречь друг друга. Как признался Стюарт, она была для него хорошим средством отдыха. А все, что отвлекало Стюарта, было угрозой единству группы — если не вспоминать их доходный бизнес.
Конечно, им не стоило беспокоиться. Сейчас она видела, что, несмотря на сладкие, почти фантастические денечки, которые они провели вместе, Стюарт нисколько не изменился. Его анархический, свободолюбивый дух по-прежнему звучал в его песнях. Он целиком был предан этой музыке — нет, всему образу жизни, который она не понимала и в котором она не принимала участия.
Это была жизнь «на колесах». Романтическая «ночная» жизнь постоянных разъездов. Он говорил ей, что это очень изнурительно, и все же, хотя он больше не испытывал нужды в деньгах, Стюарт продолжал работать на износ в студиях записи и в турне. Очевидно, он заполнял этим какую-то глубокую, первичную для него потребность — потребность, не имевшую ничего общего с Робин.
Постепенно многое из того, о чем ей говорил в то лето Стюарт, начинало пугать ее своей реальностью. Он описывал ей свое состояние, возникающее при взгляде на таинственный свет, царивший в сумеречном мире задника сцены, перед их выходом. Если им приходилось задержаться по какой-то технической причине, то из двадцатипятитысячной толпы слушателей обязательно раздавались нетерпеливые хлопки и улюлюканье в ритмах диких племен. И обязательно раздавался рев одобрения, когда наконец гаснет освещение зала, и еще более громкий рев, когда блуждающие прожекторы освещают сцену — и они начинают играть.
