Когда Антуан вернулся, она сказала, что у нее неприятности. Антуан побледнел, затем обнял ее. Он говорил ей нежные слова, и она почувствовала, что вот-вот заплачет, и сжала челюсти.
— Ты уверена, что не хочешь этого?
— Я хочу только тебя, — ответила она.
Она не стала говорить о материальных трудностях, чтобы не оскорбить его. А он, гладя ее по волосам, подумал, как было бы хорошо, если бы у них был ребенок. Но она подобна кораблю, который уплывает, облаку, которое исчезает. За это он и любил ее и… не мог ни в чем упрекать. И все же он попытался уговорить ее.
— Мы могли бы пожениться и все такое прочее. Переехать.
— Куда!? — воскликнула она. — Я думаю, ты прекрасно понимаешь, что такое ребенок. Столько хлопот… Возвращаясь домой, ты будешь видеть усталую, раздраженную женщину… Это будет… это будет…
— Ну а как же, по твоему, живут остальные люди?
— Они не мы, — сказала она и отошла в сторону.
Это означало: «они не одержимы страстью быть счастливыми». Антуан ничего не ответил. В этот вечер они пошли в бар и много выпили. Он обещал завтра же попросить у друга адрес врача.
Врач оказался студентом-практикантом. На его некрасивом плоском лице застыло презрительное выражение. Люсиль так и не поняла, кого он презирал: себя или женщин, которым за скромную сумму восемьдесят тысяч франков вот уже два года оказывал такого рода услуги. Он должен был прийти завтра, и от одной этой мысли ей становилось дурно. Антуан не без труда занял в своем издательстве сорок тысяч франков. Хорошо еще, что он не видал этого лекаря. То ли по моральным соображениям, то ли из страха, тот не желал встречаться с «ухажерами». Был, правда, еще один врач, но он жил в Швейцарии, под Лозанной. У того операция стоила двести тысяч франков. Естественно, не считая дороги. Совершенно невозможно. Она даже не стала говорить о нем Антуану. Это был адрес для избранных. Клиника, медсестры, обезболивание — все это было не для нее. Ей уготовили мясника, а там будь, что будет. Как глупо… Никогда раньше она не жалела о сделанных глупостях, но теперь с горечью вспоминала проданное колье. Она представляла, как, подобно героине романа, умрет от заражения крови, а Антуан сядет в тюрьму. Она ходила взад-вперед по комнате, смотрела в зеркало, с волнением оглядывала свое лицо, худощавое тело и представляла себя подурневшей и больной. Она всегда гордилась своим здоровьем, оно как бы было составной частью ее счастья. Потерять его, означало навеки обречь себя на несчастья. Все эти мысли привели ее в ярость. Она позвонила Антуану. У него был усталый, озабоченный голос. Она не нашла в себе сил поделиться с ним своими страхами. Если бы в этот момент он вновь попросил ее оставить ребенка, она бы уступила. Антуан был таким далеким, чужим. Она почувствовала все его бессилие, а ей так нужна была защита и поддержка… Люсиль пожалела, что у нее не было подруги-женщины, с которой она могла бы поделиться своими страхами и горестями, попросить совета. Она вспомнила о Полин и автоматически подумала о Шарле. Шарле, которого она вычеркнула из памяти как неприятное угрызение совести, как имя, причинявшее боль Антуану. И в эту секунду она поняла, что может попросить у него помощи, что никто не в силах помешать ей сделать это, что он единственный человек на земле, способный развеять весь этот кошмар.
И она позвонила. Вспомнила его рабочий телефон, поздоровалась с секретаршей. Шарль был на месте. Когда она услышала его голос, у нее почему-то перехватило дыхание и несколько мгновений она не могла выдавить из себя ни слова.
— Шарль, — сказала она наконец. — У меня неприятности, я хотела бы поговорить с вами.
— Через час я пришлю за вами машину, — ответил он спокойно. — Хорошо?
— Да, конечно. До скорой встречи.
Она хотела подождать, пока он повесит трубку, но затем вспомнила о его невообразимой вежливости и нажала на рычаг первой. Быстро одевшись, она еще добрых три четверти часа, прижавшись лицом к окну, ждала, когда подъедет машина. Шофер весело поздоровался с ней, она села на такие знакомые сиденья и почувствовала невыразимое облегчение.
Полин открыла дверь и поцеловала ее. Все было как прежде: просторные, теплые комнаты, на полу голубой ковер. Оглянувшись, она подумала, что плохо одета, но потом рассмеялась. Это походило на возвращение блудной дочери, которая сама несла в себе ребенка. Машина отправилась за Шарлем, а Люсиль, как когда-то, села на кухне со стаканом виски напротив Полин. Полин начала ворчать, что Люсиль похудела, что у нее ввалились глаза. Люсиль так растрогалась, что захотела положить голову ей на плечо и все рассказать. Люсиль вспомнила о Шарле: «Какой он милый», — подумала она. Он специально привез ее сюда раньше, чтобы она пришла в себя, почувствовала себя дома. Мысль о том, что это могло быть уловкой, не пришла ей в голову. Когда Шарль вошел и весело крикнул: «Люсиль!», она почувствовала себя так, словно последних шести месяцев не было вовсе.
Он похудел… и постарел. Он взял ее под руку и провел в салон. Не обращая внимания на протесты Полин, он заказал Люсиль еще два скотча, закрыл дверь и сел напротив. Люсиль огляделась и сказала, что в доме ничего не изменилось, и он повторил за ней — действительно ничего, и он тоже. Голос его был так нежен, что Люсиль с ужасом подумала: вдруг он решил, что она вернулась. И тогда она стала говорить, так быстро, что временами он не понимал ее и просил повторить.
— Шарль, я беременна, но не хочу оставлять ребенка. Мне нужно съездить в Швейцарию, но у меня нет денег.
Он пробормотал, что ожидал чего-то в этом духе.
— Вы уверены, что не хотите сохранить ребенка?
— У меня нет на это средств. У «нас» нет на это средств, — краснея, поправилась она. — А потом, я хочу быть свободной.
— Вы абсолютно уверены, что дело не только в деньгах?
— Абсолютно, — ответила она.
Он встал, прошелся по комнате, затем с грустной улыбкой посмотрел на нее.
— Почему жизнь так, по-дурацки, устроена?.. Чего бы я только ни дал, чтобы вы родили мне ребенка. У вас было бы две няньки, все, что угодно… Но даже если бы отцом был я, вы все равно бы не сохранили его, да?
— Да.
— Вы не желаете иметь ничего своего, верно? Ни мужа, ни ребенка, ни дома… Совсем ничего. Как странно.
— Я ничего не хочу иметь, — сказала она, — и вы это знаете.
Шарль прошел к письменному столу, заполнил чек и протянул его Люсиль.
— У меня есть адрес прекрасного врача в Женеве. Я очень хочу, чтобы вы поехали именно к нему. Так мне будет спокойнее. Обещаете?
Люсиль кивнула в ответ. У нее перехватило горло. Ей захотелось крикнуть: «Перестань, не будь таким добрым, надежным, а иначе я разрыдаюсь». Слезы действительно были готовы брызнуть у нее из глаз. Слезы горечи и грусти. Она смотрела на синий ковер, вдыхала запах табака и кожи, которыми пропиталась вся квартира, слушала голос Полин, шутившей внизу с шофером. Она чувствовала себя в безопасности, ей было хорошо и уютно.
