— Да ты щедрый, — вновь ухмыляюсь, сглатывая очередную порцию крови из разбитых губ.
Мужик обходит меня и разрезает веревку на затекших руках. Легче не становится, комната начинает плыть перед глазами.
— А я не щедрый, Егор, — испанец вновь наклоняется ко мне, смотря в глаза. — Я бы уничтожил тебя, закопал живьем за то, что прикоснулся к моей сестре, обманул ее и заставил страдать. Я бы спустил с тебя шкуру за ее слезы…
Он что-то еще говорит, угрожает, описывая мою мучительную смерть. А я умираю от понимания, что Анита плакала из-за меня. Мне необходимо ее увидеть, просто успокоить. Я не хочу, чтобы она страдала. Я не смогу ничего ей дать. У меня нет даже собственной жизни. А принцесса достойна лучшего. Я даже не смог нормально ее любить… Все какими-то обрывками, горячими встречами, расставаниями, обманом, предательством… Физическая боль отступает, ее затмевает что-то гнетущее, давящее на горло, словно на меня надели удавку и медленно ее затягивают. Я в коме, а хочется реально сдохнуть. Ты жестокая девушка, моя принцесса! Зачем ты встретилась мне на той улице! Очаровала меня, околдовала, позволила почувствовать вкус твоих губ, аромат духов? А теперь ты молчишь, а я кричу. Прихожу в себя, когда выхватываю из монолога испанца ЕЕ имя.
— …но Анита — добрая искренняя девочка. Плохо, что доверчивая, глупая, и на ее пути попадаются вот такие мудаки! Она умоляла тебя не трогать! Я пообещал ей… — он замолкает, словно хотел сказать что-то еще, но передумал.
— Я все тебе выложу, но только после того как увижу Аниту. Мне нужно с ней поговорить, — нагло с моей стороны, но терять мне нечего.
— Здесь не ты ставишь условия! — кидает мне бутылку воды, попадает по сломанным ребрам, и я прикусываю щеку изнутри, сдерживая вой.
— Мне плевать на все, можешь пытать меня, закопать, но я ничего не скажу, пока не увижу мою девочку, — сквозь зубы хриплю я, а испанец начинает смеяться.
— Она не твоя! Да и поговорить с ней уже невозможно! Сегодня ночью Анита улетела в Испанию.
— Ночью?
— Да, ты долго был в отключке. И она не вернется. Моя сестра не хочет тебя ни видеть, ни слышать! Поэтому не стоит питать надежд. Женщину можно обидеть, оскорбить, причинить боль, изменить, но все равно можно удержать рядом с собой. А вот если она потеряет к тебе доверие и уважение, ее уже никогда не вернуть. Так что забудь мою сестру навсегда! — Все мои увечья ничто по сравнению с тем, что я испытываю сейчас. Улетела, улетела, улетела, мать ее! Не дала последний раз увидеть ее и попытаться объяснить. Забрала себя у меня!
— Я смотрю, тебе нужен стимул? — злорадно усмехается испанец, а мне уже на все плевать. — Как я понял, когда я тебя отпущу, Север тоже тебя тряханет. С твоей помощью я сделаю так, что этого гнилого мужика никогда не найдут, он потеряется на дне какого-нибудь болота. Я не прощаю шантажа, вымогательства и попыток нагреть меня на деньги. И ещё — если кто-то препятствует моему бизнесу, я его убираю. Здоровая конкуренция, — смеется он.
И я все рассказываю, отвечаю на все вопросы, не скрывая ничего, медленно глотая обезболивающее, которое мне дал Давид. Испанец оставил мне пакет с водой и какими-то медикаментами, но у меня не было сил его раскрыть. Под лошадиной дозой обезболивающего я уснул на старом диване. Мне снилась принцесса, она плакала на огромной кровати с белоснежным бельем. Я словно наблюдал за ней со стороны.
Анита красива, даже когда льет слезы. По ее щекам скатываются кристально чистые капли, мокрые ресницы подрагивают, а сладкие любимые губы искусаны до красноты. И у меня сердце обливается от вида ее боли. Мне не хочется ничего ей говорить, не хочется оправдываться, хочется просто лечь рядом, уложить на себя и ласкать, зацеловывать, молчаливо утешая. Слова ничего не значат, она должна почувствовать меня. И вот я иду к ней, каждый шаг почему-то отдает реальной болью в грудной клетке, все тело ноет, ноги словно ватные, но я все равно иду, превозмогая боль.
— Нет! — сквозь слезы кричит она и мотает головой, вскидывает руки, останавливая меня. — Не подходи! Не хочу тебя видеть! — громкий надрывный голос, от которого звенит в ушах. — Слышишь, никогда больше не хочу тебя видеть! Я не люблю тебя больше! — каждое ее слово как обжигающая пощечина, отдающая адской болью и звоном в голове. А я люблю тебя, моя принцесса. Безумно люблю! Но ты, наверное, права — нам нужно расстаться… Но мне так необходимо с тобой поговорить и почувствовать тебя еще раз.
Делаю ещё шаг в ее сторону, и картинка плывет перед глазами.
— Не подходи! Ты слышишь меня, Егор! Егор! — она исчезает, я уже не вижу Аниту, слышу только голос. — Егор! — и этот голос не нее.
Открываю глаза, фокусирую взгляд, понимая, что я в той же мрачной комнате без окна, на старом диване. А надо мной стоит молодая милая девушка с молочной кожей и белыми волосами. Курносая, круглолицая, с пухлыми розовыми губками, совсем молодая, только глаза пронзительные, взволнованные.
— Ты ангел? — сам не понимаю, что несу.
— Ну слава богу, — выдыхает девушка. — Пришел в себя.
Берет пакет, раскрывает его, начиная доставать оттуда ватные тампоны, какие-то бутылочки и складывает все на тумбу возле дивана. Она двигает ко мне стул и садится рядом. А я наблюдаю за ней и не понимаю, что происходит. И кто эта фея?
— Я жена Давида. Меня зовут Ева, — поясняет она, смачивает тампон в какой-то жидкости.
— Демон женат на Ангеле, — усмехаюсь я и тут же морщусь, поскольку она прижигает мои разбитые губы каким-то спиртовым антисептиком. — Как тебя угораздило?
— Вот так, — усмехается она. — Демоны не спрашивают разрешения, когда берут ангелов в жены, — Ева продолжает обрабатывать мое лицо, морщась вместе со мной.
— Логично. Твой демон — тот еще тиран.
— Это он тебя так? — обеспокоенно спрашивает Ева.
— Да нет, что ты, Ангел. Гололед на улице, я упал и поцеловался с асфальтом.
— Хотя я бы тоже тебя прибила, гада. За то, что похитил Аниту. Знаешь, что мы пережили, когда нам сообщили, что Аниту украли и прислали те фото?! — она специально надавливает на мою рану, причиняя боль.
— Полегче, ты же Ангел, — морщусь я. — Я не похищал ее. И фото… поверь, ей было хорошо, когда я их делал.
— Значит, ты обманул Аниту! В общем, уже неважно. Она просила, чтобы я проследила, что Давид выполняет обещание и с тобой будет все хорошо.
Моя принцесса опять за меня просила. Оставила мне своего демона и ангела, а сама ушла.
— Она правда улетела? — с надеждой спрашиваю я, и Ева кивает, вынимая какие-то таблетки и кидая их растворяться в воду. — Навсегда?
— Навсегда, — выдыхает девушка и хмурится. — Ей сейчас слишком больно, — шепотом добавляет она, и я отворачиваюсь к стенке. — Выпей таблетки, и ещё те, которые я оставила на тумбе. Тут бульон — поешь, пока он теплый, и чай с молоком в термосе, — уже быстро тараторит она. — И не говори Давиду, что это я приходила. Скажи, что какая-то полная женщина — это наша домработница.
Киваю и слышу, как девушка уходит, а я так и смотрю в серую стену и пытаюсь переварить слово «навсегда». Никогда не замечал, насколько это страшное слово.
ГЛАВА 22
Егор
Жена Давида приходила ко мне почти каждый день, приносила еду, обрабатывала раны, поила таблетками, настоятельно рекомендуя пить их и в ее отсутствие. Ева принесла мне плед и мягкую подушку и очень просила не сдавать ее мужу. Я и не собирался, поскольку надеялся выпытать у нее хоть какую-то информацию о принцессе. Знаю, что наши пути разошлись, и лучше переболеть этой болезнью, но мне было очень важно знать, насколько больно принцессе.
