— Почему ты не спишь? — спросила она.
Утро только начиналось, и нежный розовый свет проникал в комнату сквозь неплотно зашторенное окно.
По лицу Мэтта пробежала грусть.
— Мы не должны быть вместе, — сказал он, не сводя с нее пристального взгляда.
Доминик испытывала необыкновенную легкость, словно она превратилась в облачко и летела куда глаза глядят. Она не могла думать ни о чем другом, лишь о том, чтобы быть рядом с этим мужчиной, чей магнетизм был настолько велик, что она просто не могла рассуждать здраво в его присутствии.
— Но мы уже вместе, — нежно возразила она, обхватив его лицо своими ладонями и привлекая его к себе.
Его глаза были так близко, что Доминик тонула в них и не собиралась ничего предпринимать для своего спасения. Никогда еще ни один мужчина на свете не действовал на нее таким образом, как Мэтт Бейкер. Доминик неожиданно, словно решила самую простую задачу в своей жизни, поняла: она любит Мэтта. И любит уже давно.
А все, что было с ней до этого, лишь обманчивая своим блеском мишура, которая не требует ничего, кроме как выкинуть ее в мусорную корзину за ненадобностью.
Их губы встретились, и Доминик почувствовала, как он напрягся, ощутила, как он хочет ее… Никогда еще она не была так счастлива!
Оказывается, любовь бывает просто прекрасна.
Их тела, словно слившись воедино, вели свой диалог, где не нужно было слов, не нужно рассуждений, где все говорило на языке чувств. И Доминик испытывала невероятное блаженство, когда ощущала его напряженную плоть внутри себя, когда они двигались в унисон, словно знали друг друга всю жизнь, когда магма, клокотавшая внутри каждого из них, неожиданно низвергалась огненным потоком, заставляя их испытать неземное наслаждение.
Она ни о чем не думала. Лишь о том, что находилась рядом с ним, и это было похоже на волшебство. Словно она вдруг смогла загадать желание, и неожиданно оно исполнилось.
Когда Доминик проснулась, Мэтта в кровати не было. Потянувшись, она счастливо улыбнулась, вспоминая прошедшую ночь.
Встав с кровати, она закуталась в невесомое шелковое покрывало и вышла из спальни. Обошла дом, с удивлением обнаружила, что Мэтта нигде нет, как, впрочем, и его домработницы, о которой Доминик вспомнила в последний момент.
Понятно, что Мэтту надо было отправляться на работу. Но почему он не разбудил ее, почему не оставил записку? И вообще, что ей делать? Ждать его? Или уходить? А если уходить, то как она закроет дверь?
Решив сначала принять ванну и выпить кофе, Доминик вернулась наверх. Она погрузилась в теплую воду, покрытую пористыми облачками пены, и прикрыла глаза. На работе ее уже, наверное, потеряли… Доминик вздохнула. Нет, нельзя нежиться в ванне, когда полно дел. Надо быстро собираться и отправляться в редакцию.
Вернувшись в спальню, Доминик заметила на тумбочке листок бумаги. Подойдя ближе, она прочитала: «Ворота открываются из будки справа. Автоматический замок закроет их через минуту».
И больше ничего.
Ни слов любви, ни намека на то, как ему было хорошо с ней ночью.
Что происходит, в конце концов? И почему Мэтт, словно трус, сбежал, даже не пожелав ей доброго утра?
Одевшись, она вышла из дома и села в свою машину.
Ну ладно, Мэтт Бейкер, прославленный адвокат, я с тобой разберусь и докопаюсь до истины.
— Вы можете войти, — сказала медсестра, открывая перед ними дверь палаты.
Доминик взглянула на отца.
— А вдруг я не понравлюсь ему? — спросила она, чувствуя неожиданную робость при приближении этой встречи.
— Милая, — Аарон нежно обнял ее за плечи, — ну и что? Разве это главное?
— Да, ты прав, — вздохнула Доминик. — Прости, что-то нервы в последнее время ни к черту.
— Я понимаю. Слишком много навалилось на тебя.
«И еще Мэтт Бейкер опять не отвечает на мои звонки», — горько подумала она, но вслух ничего не сказала.
Палата была просторная. Взгляд Доминик сразу выхватил человека, лежавшего на кровати, расположенной рядом с окном. Очертания его худощавой фигуры проглядывали под тонким покрывалом, которым он был накрыт. Взгляд его внимательных карих глаз просвечивал ее точно рентген, и Доминик на мгновение стало не по себе.
— Здравствуйте, — пробормотала она, подходя ближе.
Доминик смотрела на старика, ища знакомые черты. Карие глаза, седые, но все еще густые волосы, тонкие губы плотно сжаты.
На некоторое время в палате воцарилось напряженное молчание.
— Как же ты похожа на нее, — пробормотал старик, с болью и удивлением разглядывая Доминик, стоявшую перед ним и не решавшуюся сесть на стул.
— На кого? — не поняла она.
— На свою бабушку… Она была такой же красивой… Подойди сюда.
Доминик приблизилась, села на край кровати.
— Что это у тебя? — Прищурившись, старик протянул руку к медальону на золотой цепочке, который она никогда не снимала.
— Подарок бабушки, — прошептала Доминик.
Она сняла медальон и протянула его деду. Щелкнув замком, тот раскрыл его, вгляделся в фотографию.
— Раньше здесь был и мой снимок, — с горечью прошептал он. — Она никогда не снимала этот медальон. А когда умерла, я так и не нашел его. Я даже предположить не мог, что она виделась с тобой, знала тебя. — По его морщинистой щеке скатилась одинокая слеза.
— Не надо, — Доминик с нежностью, которой не ожидала от себя, погладила его костлявую руку, — она бы не хотела, чтобы вы плакали, я знаю.
— Да, — вздохнул он. — А я, похоже, ее совсем не знал.
— Она любила вас, — прошептала Доминик. — Ведь иначе не осталась бы с вами до конца своих дней.
— Как многого я лишился, — горько вздохнул он и поднял на нее глаза, полные тоски. — Мне было так одиноко все эти годы… Казалось, работа способна затмить все. Но это не так. Одиночество точно злой рок преследовало меня всю жизнь. И только Доминик, пока она была жива, скрашивала мои дни.
Доминик молчала. Да и что она могла сказать? Что он сам разрушил то, что теперь хотел построить? Он это и так прекрасно знал.
Она отвела взгляд, чтобы дед не разглядел сочувствие в ее глазах.
— Я знаю, что тебя назвали в честь нее, — произнес старик. — И, знаешь, мне это приятно. Ты очень похожа на нее. Ты такая же, как она. — Он протянул ей медальон. — Возьми. Думаю, она хотела бы, чтобы он был только у тебя.
Доминик надела его, посмотрела на деда, лежавшего на кровати.
Им не нужны были слова. Потому что они не могли передать все эмоции, неожиданно нахлынувшие на них. Словно этот медальон породнил их, соединив вновь ту нить, которая была порвана.
