— Правильно делала, — не оправдала надежд дочери. — Зачем вы пошли так далеко от дома, если видели, какая туча лезет?
— Дима сказал, что видел ящериц в поле. Я хотела попробовать поймать, — Маша тяжело вздохнула.
У дочери нет настроения. Говорит, что сильно скучает, и я могу её понять. Одно дело, когда родители забирают ребёнка в деревню — здесь всего чуть больше часа езды. Но сейчас между нами тысячи километров — разные страны. Такая разлука ощущается в разы острее. К тому же, Маша только что начала учиться в школе, и я ничем не могу ей помочь…
Конечно, я уже жалею, что подписалась на этот проект. Встречи с Суржевским каждый раз отнимают несколько лет моей жизни. И дочка осталась без моего внимания и поддержки.
Чёртовы деньги! Ну почему они так много значат в нашей жизни?
— Ну, ничего страшного, Машуль. Я завтра приеду, и сходим вместе. Уверена, поймаем несколько.
— Хорошо, мамочка. Постарайся приехать пораньше!
— Конечно. Ты проснёшься, и я уже буду рядом. Люблю тебя, малышка.
— И я тебя, мам.
Маша сбросила вызов, и я ещё с минуту смотрела в одну точку, пытаясь придти в себя.
Что-то я делаю неправильно. Стараюсь, бьюсь лбом, не жалею себя, и всё не так. Не получается, как хотелось бы.
Единственное, что я делаю верно — воспитываю дочь… Маша — замечательный ребёнок. Она мыслит, как взрослый человек. В детском саду её всегда хвалили. Она добрая, милая и умная девочка.
И я люблю её. Так сильно, что эту любовь я ощущаю физически, покалыванием в области сердца. Я люблю дочь так сильно, что слёзы наворачиваются на глаза от одной лишь её улыбки.
— У нас завтра самолёт в два часа. Я приеду сразу в аэропорт из деревни. Дочь хочет поймать ящерицу…
Улыбнулась собственным словам и посмотрела на Суржевского. Мужчина оставался серьёзен и лишь кивнул, даже не взглянув на меня. Не уверена, что он вообще слышал.
После вчерашнего разговора в лифте мы практически не общались. Игорь был хмур и задумчив, а я разбита. Я до сих пор пытаюсь осознать и принять, что финал истории уже наступил.
В глубине души всё это время я ещё надеялась. Надеялась, что появится возможность объясниться. Сказать, что не собиралась писать эту чёртову статью, и была честна в своих чувствах. Думала, он поймёт, простит…
Я ведь простила. Простила то, как легко и грубо Суржевский вышвырнул меня из своей жизни.
Но Игорь всё решил. Решил окончательно, теперь я это вижу. Решил не в нашу пользу.
Не знаю, почему за такой короткий срок этот человек стал настолько значим для меня. Я ведь не собиралась подпускать его близко к сердцу! Была готова к отношениям, основанным лишь на сексе. Я готовилась к финалу, едва стартанув… В какой момент всё пошло не поп плану?
— Мне вас ждать, Игорь Сергеевич? — спросил Сергей с водительского места.
— Пригони мою машину и можешь быть свободен на сегодня. И не забудь, что к завтрашнему утру у меня должна быть вся информация на Егорова, — всё так же хмурясь, ответил Суржевский.
Я вышла из автомобиля вслед за Игорем. Мужчина раскрыл зонт и подал мне руку, но я сделала вид, что не заметила. Я не могу его касаться. Я и так еле держусь после вчерашнего. А теперь ещё разговор с дочерью добил.
— Ты готова?
Игорь отдал зонт швейцару, впустившему нас внутрь, и сунул руки в карманы брюк.
Я нацепила маску. Это ремесло я осваивала долго, а Игорь — лучший учитель. Он показал, что холодность — лучшая защита. Непробиваемая.
Поправила изумрудный брючный костюм, приглаживая невидимые складки. Приподняв подбородок, глубоко вдохнула и растянула губы в лёгкой глуповатой улыбке. От не блистающей интеллектом женщины не ждут слишком многого. Поэтому дают больше, чем тем, к кому относятся с осторожностью.
— Пойдёт?
Игорь оглядел моё лицо с такой скурпулёзностью, будто искал, к чему придраться. Но не к чему, в аэропорту я проверяла. Избавилась от блеска в районе лба и носа, появившегося за часы полёта, ещё раз прошлась тушью по ресницам, к уголкам которых были приклеены натуральные пучки, алые губы мазнула помадой. Мой макияж идеален. Только не для меня. И, знаю, не для Игоря.
Суржевский вновь нахмурился, взглянув мне в глаза. Сейчас в его взгляде огнём горело что-то, чего раньше я не замечала. Он не был холодным, скорее, разочарованным… Может, это жалость? И всё равно захватил меня в плен. Нить, которая, наматываясь на карандаш, притягивает меня к Игорю, практически осязаема. Жаль, что только для меня.
— Сейчас узнаем, — наконец ответил мужчина, — выглядишь хорошо.
Я лишь неопределённо пожала плечами.
— Мы должны быть готовыми ко всему. Что бы ни произошло, Нойнер должен стать нашим! От этого зависит успех всей кампании. Я планирую получить свой гонорар и хотя бы месяц провести с ребёнком. Действуем по ситуации.
Один уголок губ Игоря слегка приподнялся.
— Да, шеф, — съёрничал Суржевский.
Я закатила глаза и двинулась к хостес. Игорь последовал за мной.
— Добрый вечер, — девушка поздоровалась. — Добро пожаловать в Кафе Пушкин. Вы бронировали стол?
— Да, — ответила, улыбнувшись в ответ, — на имя Дугласа Нойнера.
Блондинка кивнула.
— Он уже ожидает. Я вас провожу.
Я снова слегка улыбнулась и пропустила хостес вперёд. Позволила себе секундную передышку.
Переживания о Маше вытеснились мыслями о работе. Признаюсь, я начала нервничать. Это очень ответственно. Пожалуй, самый ответственный момент в моей жизни!
— Идём, — Игорь легонько подтолкнул меня за талию, вынуждая сделать шаг вперёд, — сыграем…
ГЛАВА 37
Их было двое. Дуглас Нойнер и его переводчик мило беседовали, улыбались, осматривая необычный интерьер ресторана.
Я бы тоже восхищённо огляделась, если бы так не нервничала, стараясь при этом держать лицо и выглядеть абсолютно спокойной и уверенной.
— Добрый вечер, — поздоровалась первой, лучезарно улыбаясь.
Мужчины поднялись со своих мест, приветствуя нас.
— Рад встрече, — сообщил Суржевский.
Он представил меня и назвался сам. Нойнер пролепетал что-то на смешном языке, и его переводчик, жуткий блондин примерно моих лет, а может и ровесник Игоря (говорю же, совершенно не разбираюсь в возрастах) сказал:
— Мистер Нойнер тоже рад встрече.
Присев на деревянный стул, приготовилась считывать информацию. Конечно, это будет проблематично, учитывая, что объект изъясняется на чужом языке. Но зато у него лицо говорящее.
Невысокий, довольно крепкий мужчина. Скорее даже, дедушка. Судя по морщинкам, обрамляющим его добрые светлые глаза, нередко улыбается. И это хорошо.
— Вы часто бываете в Москве, мистер Нойнер? — любезно поинтересовался Суржевский, сохраняя максимально серьёзный вид и безэмоциональный взгляд. Если бы я не знала, что за этой холодностью прячется адское пламя, решила бы, что мужчине абсолютно безразлично, чем закончится сегодняшняя встреча.
— Ingen, ingen. Ring meg Douglas.
— Не нужно, зовите меня Дуглас, — тут же перевёл мужчина помоложе и продолжил дублировать на русском: — Я очень люблю Москву. У этого города особая атмосфера. В каждом проходящем мимо человеке ощущается индивидуальность. Это не удивительно. Благодаря огромному выбору и возможностям любой может найти применение своим фантазиям.
Некоторое время они обсуждали Москву, погоду и даже футбол. Я лишь кивала и улыбалась, давая возможность мужчинам наговориться.
Буквально парой фраз Игорь ловко повернул беседу в нужное русло.
Суржевский говорил коротко, ёмко, только по делу. Обрисовывая перспективы сотрудничества для Нойнера, он выглядел очень убедительно.
Но, следя за мимикой и взглядом Дугласа, видела, что тот теряет интерес. Этому нас учили в университете, да и годы практики показали, что потухший, периодически гуляющий по сторонам взгляд, не означает ничего хорошего. Если собеседник теряет интерес, надо срочно сменить тему и повернуть в том направлении, которое интересно интервьюируемому. Похоже, беседы о Москве Нойнера увлекали гораздо больше.
