– Ха! Вы не знаете мою Фейт!
«Мою Фейт»?! – молодая женщина не верила своим ушам. И ослепительная улыбка, снова адресованная исключительно мне! Нет, терпеть все это и дальше я не в силах!
– Только не я, Говард, – быстро возразила она. – Возьми в партнеры кого-нибудь другого. Мне пора. – И она встала, готовая распрощаться.
– Пора? – Говард даже ракетку выронил от удивления.
– Это был чудесный день, но…
– Он еще не закончился, – не дал ей договорить Говард. – В семь мы начнем делать барбекю, а потом…
– Мне очень жаль, что я не могу остаться.
– Почему не можешь, Фейт? – вступила в разговор Вайолетт. – Ты нам просто необходима!
Фейт заставила себя улыбнуться.
– Дело в том, что у меня голова буквально раскалывается от боли. Слишком много шампанского, наверное. Пожалуйста, не обижайтесь, но я должна уйти.
– Ну что же вы не сказали, Фейт! – упрекнула ее миссис Харрисон, вставая с кресла. – Сейчас я принесу вам аспирин.
– А пока тебе лучше прилечь, – предложила Вайолетт.
– Нет, пожалуйста… – протянув руку, Фейт остановила миссис Харрисон.
Она и сама не знала, какая смесь мольбы и боли отразилась при этом в ее глазах. – Позвольте мне уйти. Хорошо?
После секундного колебания та неуверенно сказала:
– Мне, право, очень жаль…
– Чего именно, мама? – резко спросил Говард…
– Что я не могу остаться и поиграть в пинг-понг, – поспешно объяснила Фейт и сноба заставила себя улыбнуться. – А теперь я бы хотела со всеми попрощаться.
Говард испытующе посмотрел ей в глаза. Он явно подозревал, что с этой внезапной головной болью что-то не так, однако, к облегчению Фейт, допытываться не стал.
– Сегодня – ты мой босс, – сказал он, и на лицо его вернулась обычная улыбка, – Мама, ты, пожалуй, все же дай гостье таблетку аспирина, прежде чем она нас покинет.
– Конечно, милый.
– Не хочу, чтобы ты садилась за руль с головной болью, – сказал он Фейт, затем, повысив голос, позвал:
– Эй, вы там! Фейт уходит и хочет попрощаться.
Подойдя, все начали пожимать ей руку, целовать щеки, говорить, какое удовольствие им доставило знакомство с ней. Все это Фейт воспринимала как сквозь туман. Мать Говарда принесла две таблетки и стакан воды. Фейт послушно приняла лекарство – голова у нее и вправду заболела. Затем окружающая ее толпа постепенно рассеялась, шум стих. Остался только Говард, который отнял у нее стакан, поставил на стол и взял ее под руку.
– Ты уверена, что сможешь вести машину? – заботливо спросил он, вводя ее в дом.
– Со мной все будет в порядке, – хрипло ответила она.
Войдя в гостиную, Говард предложил:
– Давай посидим здесь немного. Пока боль утихнет.
– Нет, я не хочу тебя обременять, – возразила Фейт, беря сумочку, которую оставила на стуле возле рождественской елки. – До свидания и иди, тебя ждут.
Рождество… мир и благополучие… вера, надежда, любовь и исполнение самых сокровенных желаний… Боже, какой же злой и циничной насмешкой обернулся для нее этот день!
– Ты меня ничуть не обременяешь, – и не подумав уходить, заверил ее Говард.
– Со мной все будет в порядке, – решительно повторила Фейт и, крепко сжимая сумочку, направилась к двери.
Говард пошел следом.
– Фейт, мама сказала что-то такое, из-за чего ты расстроилась?
– С чего ты взял? – Ей хорошо удалось сыграть удивление.
– Мама считает, что она одна знает, как будет лучше, – с легким раздражением объяснил Говард.
Фейт пожала плечами.
– Почти все родители таковы.
Кроме меня. Вот сейчас я пытаюсь что-то сделать, что-то решить за себя и своего не родившегося ребенка, хотя совсем не понимаю, как будет лучше.
– Ты не ответила на вопрос, – не отступал Говард.
– Это не имеет значения.
Говард быстро ее обогнал и остановил, загородив собой дорогу.
– Ты имеешь значение, – спокойно сказал он. – Ты имеешь значение для меня.
Неужели это правда? Точнее – сколько правды в этих словах? Пытаясь определить это,
Фейт подняла голову и посмотрела Говарду в глаза. В горящие ярким огнем золотистые глаза… Но что он значит, этот огонь?
Фейт не заметила, как Говард поднял руку. Щеке ее стало тепло от его прикосновения – легкого, мимолетного, потому что пальцы его уже погрузились в ее волосы, голова приблизилась, и губы прижались к ее губам.
Все, что случилось дальше, Фейт помнила плохо; Пульсирующая боль в голове куда-то ушла, вместо нее сознание заполнила горячая волна – желания. Фейт и сама не заметила, как устремилась к Говарду, прижалась к нему, нежась в лучах исходящего от него тепла. Все ее существо расслабленно и безвольно парило в океане блаженства, чувствуя, нет – отчетливо понимая, что это и есть ответ, ответ на все ее вопросы.
– Ну-у-у…
Вайолетт… – пронеслось в сознании Фейт. Как некстати…
– Кусок праздничного торта для Фейт. Я его оставлю вот здесь…
Стремительное появление и мгновенное исчезновение сестры Говарда подействовало отрезвляюще, и Фейт вдруг отчетливо осознала, что делает она и что делает Говард, То, что происходит между ними сейчас, не более чем сексуальное влечение, которому она не может противиться и которое не дает ответа ни на какие вопросы.
Она обнаружила, что бесстыдно прильнула к Говарду; и не только позволяет ему обнимать себя, не и сама вцепилась в него из последних сил, словно утопающий в соломинку, словно… блондинка, которую она еще недавно презирала, в Льюка.
Боже, какой же тупой, самоуверенной и ничего не понимающей дурой я была!
– отругала себя Фейт.
– Ты не должен был этого делать! – с упреком и болью вскрикнула она. – Ты же обещал!
– Но ведь мы не в офисе, и сейчас не рабочее время, – напомнил ей Говард, и на губах его появилась знакомая чувственная и чуть ироничная улыбка. – Вот я и не смог удержаться, чтобы не освежить такие приятные для нас обоих воспоминания.
Воспоминания… Почти физически связывающие нас… – пронеслось в ее голове. В отчаянии от своей готовности обновить их, Фейт вырвалась из его рук и сделала шаг назад.
– Ты воспользовался моей слабостью!
Это обвинение нисколько не оправдывало ее уступчивость, но инициатива исходила все же не от нее. В этом Говард упрекнуть ее не мог.
Он казался ничуть не обескураженным. На его губах играла все та же улыбка.
– Взгляни вверх, Фейт. Прямо над твоей головой на елке висит веточка омелы.
Фейт перевела взгляд и увидела украшавшую елку омелу.
