— Знаю. И я тебя.
— А что Элли?
— Она с Кристиной.
— Так ты можешь побыть со мной, здесь?
— Да, конечно.
Ален целовал ее медленно, нежно, потом отстранился. У нее было такое упругое и такое женственное тело, что он никак не мог понять, почему он предложил ей пойти сначала в душ, а не уложил прямо сейчас в постель.
— Знаешь, я буду выглядеть неуклюжим дураком, если попытаюсь стянуть эту штуку с тебя, — прошептал Ален ей на ухо, имея в виду колготки. — Может, ты сделаешь это сама?
— Терпение — вот что ты должен воспитывать в себе, — возразила она, аккуратно стряхивая с его волос и плеч щепки и осколки стекол. Прикосновения ее пальцев сделали желание еще более сильным.
Он сжал ее в своих объятиях и прямо в колготках понес в душ. Надя смеялась, прижимаясь к нему. Ален же хмурился и хрипловато дышал. Однако выражение муки исчезло из его глаз.
Он опустил ее на ноги перед душем, включил воду. Целуя друг друга, они освободились от последних предметов одежды.
Ален ступил под душ и привлек Надю к себе. Ее кремовая, будто атласная, кожа скользила под его пальцами, когда он втирал мыльную пену в ее спину. Вода превратила ее волосы в блестящий коричневый щелк и капала с густых ресниц.
Когда руки Алена скользнули по ее ногам, чтобы намылить их, Надя задрожала, изогнулась и прижалась к нему всем телом.
Аромат душистого мыла и пар обволакивали их, как кокон. Надя чувствовала себя необычно живой, ее тело было мягким и теплым, а кожу покалывало там, где руки Алена прикасались к ней, гладили, ласкали, омывали… Его руки были всюду, говоря ей о таких вещах, которые он никогда не выразил бы словами.
Понимая, принимая их, она прижалась губами к его шее, вдыхая горячий запах кожи. Почувствовав, что он начал вздрагивать, Надя провела языком по его плечу, потом по волосам.
Мускулы Алена напряглись, он прижал Надю к себе. Она провела рукой по его спине и, обвив его руками, прильнула к нему. И наконец они слились в едином порыве, и возгласы, понятные только им одним, заполнили маленькое пространство ванной комнаты. Волна наслаждения захлестнула их и увлекла в сказочный мир экстаза.
Когда все кончилось, Ален отнес ее — еще мокрую — на постель и мягко опустил на ту половину, которой никогда не пользовался. Вернувшись в ванную комнату, он смыл с себя мыло, взял полотенца и поспешил в спальню.
Он нежно вытер ее тело, приласкал ее грудь.
— Повернись на минутку, — прошептал он и улыбнулся, когда она сонно нахмурилась.
— Что?
— Повернись, лентяйка, — прошептал он и помог ей. Ее кожа была теплой, розовой и такой соблазнительной, что он снова почувствовал, как поднимается волна желания.
Он поцеловал ее раз, другой, сдерживая дрожь и стараясь успокоиться. Затем перебрался на противоположную сторону кровати, притянул Надю к себе и накрыл простынями.
— Теперь спи, — приказал он.
Надя проснулась от звука закрывшегося ящика комода. Все еще сонная и расслабленная, она лениво повернулась на звук.
Ален был уже одет и успел побриться. Он сложил свитер и сунул его в уже собранный чемодан, стоящий на стуле.
— Ты куда-то уезжаешь?
Ален повернулся на ее хриплый шепот.
— В Бостон.
— Когда?
Он пожал плечами. Ему следовало знать, что она задаст этот вопрос. Инстинкт репортера, подумал он, и вдруг понял, что не чувствует горечи, какую раньше вызывали у него репортеры и пресса.
— Завтра. Вернее, послезавтра. После похорон Эдды.
Надя резко села в постели, готовая к схватке.
— Думаю, мы можем кое-что сделать, — твердо заявила она. — Петиции, письма в окружную прокуратуру. Это не раз срабатывало.
— Никаких писем, никаких петиций. Какой в них смысл, если я собираюсь признаться в своей вине?
Окружной прокурор девять лет назад предложил ему сделку. Это может случиться и теперь. Признание вины в обмен на мягкий приговор. Год-два в тюрьме нестрогого режима. Если повезет, ему даже могут разрешить работать в лазарете.
Ален подавил внезапный приступ тоски. Какое бы наказание ему ни определили, он постарается принять его достойно.
— Поторапливайся, моя дорогая, — сказал он, прикоснувшись губами к ее виску. — Нам предстоит работа.
Надя удивилась.
— Работа?
— Да. Я должен убрать тонну осколков и щепок, а ты — написать репортаж. Может, даже заработаешь премию Пулитцера.
— Нет. Я не стану этого делать. Я не смогу быть объективной.
Ален приложил ладонь к ее щеке.
— Ты будешь объективной и честной.
Надя открыла было рот, чтобы возразить, но передумала под его стальным взглядом. Он принял решение, и ничто уже не может его изменить.
— Ладно, но я сохраняю за собой право на собственное мнение.
История Алена была напечатана в понедельник утром. Надя хотела подождать до похорон Эдды в среду, но Ален настоял на более раннем сроке.
— Я больше не прячусь, — объяснил он ей. — Решил так решил.
Как только газета вышла в свет, Ален позвонил окружному прокурору в Бостон и сказал шокированному помощнику, что сдастся властям через два дня. Переговорив со Стивом Маккензи, они согласились и обещали прислать полицейского для сопровождения Алена.
Надя объяснила Элли, почему Ален уезжает. Они поплакали, и в конце концов Элли стала утешать ее.
— Ален любит нас, — сказала она с уверенностью ребенка. — Когда он выйдет из тюрьмы, то женится на нас, и ты родишь ребенка.
Надя улыбнулась сквозь слезы, но ее печаль росла. Как она и ожидала, эта история стала сенсацией. Телефон буквально раскалялся от звонков из крупных газет и телекомпаний, жаждущих подробностей.
Ее удивила реакция городской общины — явное нежелание поддержать человека, которого знали и на которого полагались в городе без малого десять лет. Но Ален неожиданно обрадовался. Так ему было проще покинуть своих больных без угрызений совести.
Три последних дня он работал до глубокой ночи, оставляя хозяйство на Ника Стикса — своего партнера, подробно инструктируя его по каждому пациенту.
А последние часы в Миртле Ален проводил с Надей и Элли.
Когда после службы они выходили из церкви, Ален первым увидел мужчину в стандартном темном костюме. Надя тоже заметила детектива и с силой сжала руку Алена.
Ален мягко высвободил руку. Мужчина в темном костюме сделал к ним шаг. В одной руке у него был полицейский значок, в другой — наручники.
— Доктор Георг Лейтон?
Ален кивнул. Ему странно было откликаться на имя, которое он столько лет пытался забыть.
— Я уполномочен городом Бостоном, штат Массачусетс, взять вас под стражу как лицо, скрывающееся от правосудия, и вернуть вас по месту юрисдикции Верховного суда Бостона.
