— Прекратите говорить гадости про мою мать! — Дженна повысила голос — гнев прогнал остатки ее страха и прочие неудержимые чувства. В своем раздражении она схватила Алена за руку, и он обернулся с пугающей быстротой, устремив на нее темные глаза.
— Разве я не предупреждал, что не стоит задевать меня? — угрожающе проговорил Ален. При этих словах вся смелость Дженны улетучилась. Ален наступал на нее, а она пятилась до тех пор, пока не наткнулась спиной на стол. Ее быстрый переход от агрессивности к испугу, очевидно, позабавил Алена, поскольку его губы насмешливо изогнулись. — Ну, что же теперь, мадемуазель? — вкрадчиво поинтересовался он. — Что вы станете делать — вцепитесь мне в лицо, позовете на помощь или попытаетесь прорваться мимо меня?
— Я спокойно пойду спать, — еле слышно отозвалась Дженна, с тревогой глядя на него. — Не трогайте меня! — в панике добавила она, увидев протянутые к ней руки.
— Почему это? — усмехнулся Ален, оттаскивая ее от стола и привлекая к себе. — Я провел невыносимо скучный, отвратительный вечер, а вы, по крайней мере, красивы.
— Прошу вас, не надо! — взмолилась Дженна, когда Ален склонил к ней темноволосую голову. Он стал водить губами по ее шее, пока Дженну не охватила дрожь. Она понимала, что должна бороться, чтобы высвободиться, и попробовала сделать это, но Ален в ответ сжал ее крепче.
— Перестаньте вырываться, — казалось, у него заплетается язык.
У Дженны промелькнула мысль о том, сколько порций бренди принял Ален, чтобы исцелиться от раздражения.
— Пустите меня, Ален, — приказала она решительно, пытаясь совладать с отчаянной дрожью, но этот приказ не произвел на Алена ни малейшего впечатления.
— Я отпущу вас, когда успокоюсь, — глухо пробормотал он. — Я не причиню вам вреда, cherie. — Он взглянул на нее сверху вниз и расплылся в злорадной улыбке. — По крайней мере, постараюсь.
Прежде чем Дженна успела пошевелиться, Ален впился ей в губы и прижал ее к себе так крепко, что она задохнулась. Он грубо стискивал ее в объятиях, поцелуй его вызывал чувство опустошения. Когда он завладел ее губами, Дженна смутно ощутила, что от его прежнего гнева почти не осталось и следа, что это всего лишь проявление чувственности — несомненно, вызванное тем, что он лишился вечера в обществе Клодины.
Дженна тревожно вскрикнула, и Ален привлек ее к плечу, проводя ладонью по шее. Она ощущала, как его пальцы движутся по гладкой коже, словно задавая тихие вопросы и ожидая ответов, задерживаясь на пульсирующих жилках и оценивая ее чувства. Очевидно, то, что обнаружил Ален, порадовало его, ибо губы смягчились, а ладонь проникла под волосы и нежно охватила затылок.
Если бы их губы разомкнулись, Дженна смогла бы прийти в себя и начать сопротивляться, но Ален не отстранился. Он дразнил языком ее губы, пока они не приоткрылись беспомощно, впуская его в глубину рта. Их языки соприкоснулись, и обжигающее возбуждение заставило Дженну прижаться ближе к Алену.
Ален почувствовал, что Дженна сдалась на его милость, и снова провел ладонью по ее шее, поглаживая длинными пальцами, потом опустил руку ниже и просунул ее под ворот халата и тонкую ночную рубашку, к нежной округлой груди. Даже теперь, ощущая его губы, Дженна залилась румянцем. Она понимала, зачем это понадобилось Алену, и помнила, что такого интимного прикосновения не испытывала еще никогда в жизни. Она сгорала от стыда, чувствуя, как грудь напрягается под его испытующими пальцами, но не могла высвободиться. Его прикосновение было словно наркотик или пучина, и Дженне казалось, что она погружается в нее все глубже.
— Тише, cherie. — Ален поднял ее, и Дженна услышала собственный перепуганный шепот. Ален прижал ее голову к плечу, заглушая ее голос. Даже вынося ее из освещенной кухни, он не прекращал поцелуя, и Дженна изумилась, когда обнаружила, что стоит в собственной комнате. Она не помнила, как Ален поднялся по лестнице, — она чувствовала только то, что заставлял ее чувствовать Ален.
Дженна пошатнулась, и Ален подхватил ее, снял с нее халат и уложил в постель. Он склонился, целуя ее, и, прежде чем Дженна успела опомниться, укрыл ее одеялом и вышел, притворив за собой дверь и спускаясь по лестнице так же тихо, как поднялся. Дженна лежала, широко раскрыв глаза и содрогаясь всем телом. Он требовал подчинения, и она охотно покорилась ему.
Уткнувшись горящим лицом в подушки, она попыталась сдержать торопливо бьющееся сердце. Внизу слышались шаги Алена: он выключил свет на кухне, запер двери. В какой-то безумный миг Дженна решила, что он вернется к ней. Когда же Ален прошел мимо ее комнаты в свою, Дженну вновь затрясло — от стыда и разочарования. Ален оказался прав, намекая на ее чувственность, о которой Дженна даже не подозревала.
Глин никогда не возбуждал в ней подобных чувств — впрочем, он, быть может, просто робел. В глубине души Дженна понимала, что оттолкнула бы его при первой попытке. Она взглянула в окно на освещенное луной небо. Какой же брак она задумала для себя? Дженна содрогнулась, мучительно желая, чтобы Ален вернулся. В кого он ее превратил? И что за человек он сам, если способен на такие поступки из-за зря потраченного вечера?
Утром он снова уехал, а Маргарита была явно не в лучшем настроении.
— Похоже, он отправился попрощаться с Клодиной, — объявила она, хотя Дженна ни о чем не осмелилась спросить ее. Дженне не хотелось встречаться с Аленом, хотя она прекрасно знала, что этой встречи не избежать. — Сегодня утром он явно встал не с той ноги, — продолжала Маргарита. — Может, вчера вечером они поссорились? Кто знает! Что бы ни случилось, страдаю больше всех я. Ален наотрез запретил мне оставаться здесь одной.
Больше Маргарита ничего не добавила, и Дженна занялась завтраком, но, искоса взглянув на собеседницу, хлопочущую вокруг плиты, она заметила слезы на темных глазах. Чувство вины нахлынуло на Дженну, едва она поняла, почему плачет Маргарита. Если даже она, Дженна, ощущала в этом доме присутствие призрака, как же сильно должна была ощущать его Маргарита, в памяти которой Расселл Брайант был жив?
Раны так и не затянулись. Дженна поняла, что ей самой никогда не исцелиться, а время приглушит боль Маргариты и воспоминания помогут ей. Казалось, здесь, в Дордони, все воспоминания оживают — должно быть, Ален знал об этом. На мгновение Дженна запылала гневом, думая о его бесчувственности, но вскоре в ней возобладал рассудок. Ален был прав. Эта уединенная ферма — не место для одинокой женщины. Маргарита должна уехать с ними в Париж. Даже Дженну беспокоило ее намерение остаться в одиночестве в такой глуши. Естественно, Ален тревожился за мать еще больше. Он ни за что не позволит ей остаться здесь.
