Он снова улыбнулся. Улыбка эта почему-то сильно разозлила Симону.
— До завтра, — повторил он и, даже не оглянувшись, вышел.
Как же ей хотелось запустить ему вслед чем-нибудь тяжелым!
Блю вернулся домой после часа ночи.
Слух Симоны, должно быть, по-прежнему был обострен, ибо она явственно услышала, как открылась его дверь. Она повернулась на бок. Спать, только спать! Эта ночь ничем не отличалась от тысячи других ночей, проведенных ею в постели в полном одиночестве. Один безумный уик-энд ничего не может изменить в жизни женщины, если весь смысл этой жизни — в ее бизнесе.
Однако заснуть она не могла, как ни пыталась.
В половине третьего она услышала легкий стук в дверь. Сев на кровати, Симона стала вглядываться в темноту, едва различая контур разделявшей их двери. Стук повторился, и Симона соскользнула на краешек кровати и ступила босыми ногами на пушистый ковер.
Она должна была притвориться, что спит, но против воли, не останавливаясь, шла к двери. Рука Блю была занесена для того, чтобы постучать в третий раз, когда Симона открыла дверь. Она застыла на месте, не в силах дышать.
Блю стоял так же неподвижно. Тишина казалась абсолютной.
— Ты знаешь, зачем я постучал, — произнес наконец он. — Впрочем, ты могла сделать вид, что спишь…
Вспомнив их разговор в Холлуинде, Симона поняла, что он имеет в виду.
— Могла бы, — рассеянно произнесла она, хотя знала, что на самом деле это было невозможно.
И снова их окутала долгая, напряженная тишина. Блю сделал шаг вперед, и через секунду в его крепких руках оказалось хрупкое лицо Симоны. Она смотрела на него испуганными глазами ребенка, оставленного на ночь в темной комнате.
— Ну так как? — произнес он. — Игра закончена?
Симона опустила голову. Сердце ее бешено стучало, в висках пульсировала кровь. Она с трудом преодолела желание дотронуться до Блю.
— Мне страшно, — чуть слышно прошептала она.
Он улыбнулся:
— Не верю. А я-то думал, моя тигрица ничего не боится… — Наклонившись, он поцеловал ее.
Симона закрыла глаза и почувствовала, как каждая клеточка ее тела стремится навстречу желанию, охватившему их обоих. Она буквально осязала этого мужчину — его запах, сильные мужские руки, частое биение сердца… И она знала… знала, что любит его.
Она не понимала до конца, можно ли то, что он чувствует к ней, назвать любовью, но она любила его, и этого было достаточно. И она осознавала, что на пути ее любви будет стоять серьезное препятствие — Джозефина. Симона старалась не думать о матери.
— Я уйду, если хочешь, — тихо произнес Блю. — Я не хочу делать этого, но если ты хочешь…
Симона подняла голову и посмотрела на него. Спокойная улыбка Блю поднимала ей настроение.
— Вообще-то, — улыбнулась она в ответ, — я собиралась продлить твой контракт.
— Но, как я понимаю, работать буду бесплатно?
— Разумеется. — Симона сама не ожидала, что эта немудреная шутка так поднимет ее настроение.
— Хорошо, потому что, — Блю подхватил Симону на руки и понес к кровати, — эта работа мне нравится. Да что говорить — я так люблю тебя, что готов работать по двадцать часов в сутки на рудниках, если тебе это будет нужно!
Бережно положив Симону на кровать, Блю поцеловал ее и отступил на шаг, но она осталась лежать. Еще минуту назад ей казалось, что для нее не важно, любит ли ее Блю. Теперь, когда он сам в этом признался, она знала, что ей необходимо было это услышать…
— Ну вот я и признался тебе в любви… — рассеянно произнес он. — Если честно, не так я хотел тебе об этом сказать…
Симона приподнялась и внимательно посмотрела Блю прямо в глаза. Он выглядел растерянным, и это было ново для нее. Она привыкла видеть его веселым или сердитым, порою задумчивым, но растерянным — никогда. Это было так по-человечески…
— А как ты хотел сказать? — спросила Симона. Он пожал плечами:
— С цветами, с шампанским, в торжественной обстановке… — Блю казался не на шутку расстроенным.
Симона попыталась подавить улыбку, но безуспешно.
— Понимаю, — только и смогла проговорить она.
Блю прищурился.
— Ты не… — начал он.
— Что «не»? — уточнила она.
— Не споришь со мной.
— А зачем мне с тобой спорить? — ничего не понимая, спросила Симона.
— Да вроде бы и впрямь незачем… — Он покачал головой. — Если, конечно…
— Что?
— Если, конечно, ты тоже любишь меня. — Симона заметила, как кривятся его губы, пытаясь скрыть улыбку.
— Я когда-нибудь говорила тебе, что ты невыносим? — улыбнулась она.
— И не один раз.
— И что ты чертовски самоуверен?
— Говорила. — Он подмигнул ей. — Скажи лучше что-нибудь, что я еще не слышал!
Их взгляды встретились. Симона вдруг почувствовала себя хрупкой и ранимой.
Она знала, что ему сказать.
— Я люблю тебя, Блю. — Она сделала паузу. — Но…
— Никаких «но». Все «но» потом. — Он поцеловал ее, и этот поцелуй заслонил собой все вопросы и ответы.
— Ты серьезно, Блю? — Симона пристально взглянула на него. — Ты действительно любишь меня? — Вопрос звучал глупо, по-детски, и Симона через секунду сама устыдилась, что задала его. Как она могла в этом усомниться?
— Ты это слышала, — улыбнулся он. — Я тебя люблю… пожалуй, с того самого момента, когда ты пригрозила выбросить меня из самолета. — Лицо его посерьезнело. — И я всегда буду любить тебя. Предупреждаю заранее: ты связалась с однолюбом.
Голова Симоны кружилась, губы были не в состоянии что-либо произнести.
— Блю… — Она хотела рассказать о своих страхах и тревогах, но слова замирали у нее внутри.
— Как я уже сказал, все «но» потом! — Он продолжал целовать ее. — Сейчас мы будем просто любить друг друга.
Он взял ее за плечи, медленно опуская на кровать, и Симона не могла больше думать ни о чем…
Блю проснулся от телефонного звонка, доносящегося из его комнаты. Поначалу он решил не подходить, не желая покидать теплую постель и мирно спавшую рядом Симону. Но телефон не умолкал, и Блю вдруг осенила мысль — это может быть тот звонок, которого он так долго ждал. Осторожно высвободившись из объятий Симоны, Блю встал с кровати. Симона что-то недовольно пробормотала во сне.
Поежившись от утренней прохлады, Блю направился в свою комнату и снял трубку беспроволочного телефона.
— М-м-м? — пробормотал он, придерживая трубку плечом и одновременно натягивая джинсы. Те оказались не только свежевыстиранными, но даже тщательно отутюженными — разумеется, стараниями заботливой Мэри.
— Блю? — послышался в трубке голос Билла.
