— Между прочим, — произнесла наконец Симона, — Гэбриел Дукет — мой брат.
Блю удивленно посмотрел на нее.
— Мы с ним давно не общаемся, — сухо добавила она. — Надеюсь, твое любопытство удовлетворено?
Блю молчал. Лицо его казалось каменным.
— Я не видела его много лет, — произнесла она.
— Где же он живет, этот твой брат?
— В Брюгге. Это…
— В Бельгии. Я помню. — Блю поставил свой бокал на стол. — Расскажи мне о нем.
— Нет! — резко произнесла она. — Это наше семейное дело. Оно не касается… — Она вдруг оборвала себя на полуслове.
— Твоих подчиненных? — произнес он спокойно.
— Нет. Я не это хотела сказать… — Она нервно теребила пальцами листок со злополучным телефоном. — Просто я не уверена, стоит ли говорить об этом… Это слишком долго объяснять…
Блю наклонился к ней и коснулся ее волос.
— Расскажи, — произнес он. — А то я буду думать о семье Дукет все, что угодно…
Симона подняла глаза и вдруг почувствовала, как на них наворачиваются слезы. Блю спокойно смотрел на нее.
— Когда-то я его очень любила… Мы были друзьями, больше чем друзьями… Во всяком случае, я так думала. До тех пор, пока однажды он не ушел из дома. Мне тогда едва исполнилось пятнадцать лет. С тех пор я его больше не видела. Ни писем, ни звонков…
— Почему?
— Хороший вопрос. — Симона встала, обхватила себя руками. — Не знаю, не могу ответить… Все, что мне известно, — это то, что накануне он поругался с Джозефиной, но это было уже не в первый раз, они давно уже были на ножах, и я не придала этому особого значения… Но ночью он пришел ко мне, сказал, что уходит, что нет времени на объяснения — потом напишет, все объяснит… — Руки Симоны бессильно опустились, словно плети. Она села, не в силах больше стоять. — Разумеется, так и не написал.
— Ты спрашивала у Джозефины, что произошло?
— Конечно. На следующее же утро…
— И что она?
— Ничего. Сказала лишь: «Твой братец, как я и думала, оказался из того же теста, что и его отец!»
Вместо комментария Блю лишь присвистнул.
— И за все эти годы он ни разу не позвонил, не написал… Если не считать письма пару недель назад. Просил денег. — Симона закрыла глаза. Ей хотелось, чтобы Блю понял, как ей тяжело…
— Денег или не денег, а могла бы и съездить, повидать его. Ты ведь поначалу было решила поехать, не так ли? Я сам видел твои планы — Брюгге там значился…
— Просто решила чисто из любопытства… Нет, я не пошла бы к нему, даже если бы он жил в соседнем доме, не говоря уже о том, чтобы пересекать Ла-Манш… — Голос ее звучал слишком грубо даже для ее собственных ушей, тем более для Блю, но она ничего не могла с этим поделать.
Блю был тих и задумчив. Симона не знала, что у него на уме, и не собиралась спрашивать. Она потянулась за бокалом.
— Может быть, оставим эту тему? — резко спросила она. — Не будем портить такой прекрасный ужин…
Симоне не хотелось анализировать причины своего отказа встречаться с Гэбриелом. Вероятно, она не хотела просто из мести или потому, что в ней на самом деле было гораздо больше от матери, чем это казалось Блю… По идее это должно бы ее радовать — не этого ли она добивалась всю жизнь? Почему же вдруг от этой мысли у нее все холодеет внутри?
С минуту Блю пристально смотрел на нее, затем нагнулся и поцеловал в щеку.
— Хорошо. Считай, что разговора не было. Значит, мир?
— Мир, — кивнула она, отодвигая пустую тарелку. Поцелуй Блю горел на ее щеке, но все остальное тело казалось холодным как лед. Ее трясло как в лихорадке.
Блю поднялся, беря ее за руку и увлекая за собой. Наверху, в своей комнате, Блю быстро согрел ее, и она перестала дрожать от холода, но нервозность осталась.
На следующий день, рано утром, Блю договорился с Харолдом и Мэри, что возьмет напрокат их машину. Симоне хотелось посетить Бат, а ехать в этот курортный городок гораздо сподручнее было на небольшой, уютной машине Драйзеров, чем на огромном, неповоротливом лимузине. И Блю оказался прав — машина легко летела мимо расстилавшихся по обе стороны дороги бескрайних полей старой доброй матушки Англии.
Бат, известный своими горячими источниками, уже много лет лечил от артритов и ревматизмов не одно поколение мающихся от безделья аристократов. Узкие, петляющие улочки, приземистые домики с черепичными крышами придавали городу особое, неброское провинциальное очарование…
Блю хотелось надеяться, что поездка наконец развеет Симону. Все утро она казалась спокойной, но была молчаливой и мрачной, как грозовая туча.
Блю терялся в догадках, что же тому виной. Прошлая ночь была, пожалуй, не хуже, чем накануне, но Блю чувствовал, что мыслями Симона была где-то далеко. Проснувшись на рассвете, Блю обнаружил, что она лежит, свернувшись в комочек, к нему спиной. Она плакала, но, как ни успокаивал ее Блю, как ни пытался ее разговорить, он так и не узнал причину.
Он догадывался, что мрачное настроение Симоны как-то связано со звонком брата. Блю было трудно представить себе, как можно бросить такую сестру, как Симона, но, в конце концов, вся семья Дукет казалась ему загадкой. Гэбриел, возможно, был таким же, как его мать и сестра, — умным и с сильной волей. Отношения в этой странной семье казались Блю сплошной кровоточащей раной. Кто-то должен был наконец залечить ее! Но не он — Блю не представлял, как бы он мог это сделать. Может быть, Симона…
Блю не переставал думать об этом, и когда они ехали обратно в Лондон. Он посмотрел на часы. Ровно полночь, граница между воскресеньем и понедельником… Выходные кончились, начинается работа. Завтра ему опять расчищать авгиевы конюшни Хэллама…
Блю нахмурился и скривил губы.
— В чем дело? — недовольно спросила Симона. — У тебя такой вид, будто ты жабу проглотил!
— Так, думаю… О нас…
— Думай о чем хочешь, но зачем портить мне настроение своим мрачным видом?
Блю взял ее за запястье, но она вдруг отдернула руку. С минуту Симона смотрела в окно, затем снова повернулась к нему.
— Блю, — произнесла она.
— М-м-м?
Молчание. Блю, не поворачивая головы, покосился на нее.
— Нет никаких «нас», Блю. И никогда не будет.
— Это я уже слышал.
— Я серьезно. — В голосе Симоны звучало отчаяние.
— Я это уже слышал, — повторил он.
Снова пауза, в течение которой они, казалось, проехали не одну милю.
— Ты же не хочешь все усложнить? — чуть слышно прошептала она.
Брови Симоны были насуплены, взгляд серьезен, как у проповедника. Как ни горько было Блю, он, глядя на нее, не мог не улыбнуться.
— Не могу обещать, крошка, — произнес он. — Я, как ты знаешь, человек непредсказуемый…
