— Что ж… замечательно, — говорю я.
— Самое замечательное в том, — сообщает мама, — что мы уже нашли очень подходящий дом!
— Серьезно?
— Да! Можно сказать, нам повезло! Там жила большая семья, но их мать умерла, дети повырастали и разъехались, а отец решил переселиться в домик поменьше. Если бы ты видела эту красоту! Белые стены, классический дизайн, потрясающие лужайки, как раз для деток! А чуть позади волшебная дубовая роща.
Проглатываю подступивший к горлу ком.
— Настоящая роща?
— Дом — в пригороде, — объясняет мама. — Если хочешь, съездим туда вдвоем. Увидишь это чудо и сразу в него влюбишься. Будешь у племянника частой гостьей.
— Как-нибудь на днях… в самом деле можно съездить.
Наверное, мама что-то определяет по моему тону.
— А у тебя как? — осторожно интересуется она.
— Нормально, — отвечаю я, отчаянно борясь с тоской, которая предательски звучит в голосе.
— Я тебе почему-то не верю, — тоже грустнея, говорит мама. — У вас с Уилфредом… все по-прежнему?
— Да, — говорю я, кусая губы. — Нас с Уилфредом… больше не существует. Есть по отдельности я и он.
Из трубки раздается глубокий вздох.
— Знаешь, я могла бы, как любая нормальная мать, броситься на поиски для тебя нового парня, — задумчиво произносит мама.
Еще как могла бы! Усмехаюсь. Пока я не сошлась с Уилом, а Лаура с Бенджи, мама не раз сватала нам бог знает кого, привлекала к этому делу родственников, знакомых, на какие только ни пускалась хитрости!
— Но почему-то чувствую, что в данном случае торопиться не стоит, — договаривает она.
Во мне с такой силой вспыхивает надежда, что слегка темнеет перед глазами. Тут же велю себе не глупить и качаю головой.
— Мама, ты же ничего не знаешь… Но, пожалуйста, не переживай. Все так или иначе наладится! — восклицаю, прикидываясь исполненной оптимизма.
— Конечно, — соглашается мама. — В любом случае, если что, ты можешь спокойно вернуться домой. Твоя комната тебя ждет. И мне будет веселее.
— Спасибо, — говорю я, задумываясь, не принять ли мамино предложение, но подсознательно зная, что в родительский дом я не вернусь. Я ведь совсем взрослая девочка. И перенести свое несчастье смогу без маминой помощи. Во всяком случае, я на это надеюсь.
Заканчиваю разговор и спускаюсь на кухню. Мел встречает меня с сияющим лицом.
— Случилось что-то радостное? — спрашиваю я, наливая себе кофе. Он, как всегда, чересчур горький, но обижать Мелиссу или ее кофеварку, которую я на ее месте давно выбросила бы, я не желаю.
— Да! — восклицает она. — Мы наконец определились с датой свадьбы!
— Поздравляю, — говорю я, думая о том, что все вокруг будто сговорились и назло мне выходят замуж и вынашивают детей именно сейчас, когда я на личной жизни почти поставила крест.
— Спасибо! — Мел приподнимает воображаемый подол длинного подвенечного платья и с торжественно-счастливым лицом плывет от раковины до плиты.
Улыбаюсь.
— Тебе очень идет эта роль. Только я на твоем месте сшила бы совсем не такое платье, как в прошлый раз. Чтобы какое-то время спустя воспоминания о первой свадьбе и о второй не перепутались в памяти.
Какого черта я язвлю? Не сама ли доказывала Уилфреду, что не вижу в разводе и любвеобильности Мел ничего постыдного?
Она, будто не замечая моей иронии, складывает руки перед грудью.
— Я тоже подумала: сделаю все иначе. Мы уже обсудили с Гордоном каждую мелочь. — Ее глаза разгораются. — Наряды у нас обоих будут нежно-песочные. Гостей пригласим немного, но… — она делает жест рукой с поднятым указательным пальцем, — хотели бы заранее всех предупредить, чтобы на каждом была одежда примерно такого же цвета.
Она расставляет руки в стороны и, как маленькая игривая девочка-горожанка, впервые очутившаяся на залитом солнцем загородном лугу, несколько секунд упоенно кружит на месте. Я потягиваю невкусный кофе, смотрю на подругу и стараюсь ни о чем не думать. Наконец Мел останавливается и смотрит на меня затуманенными счастливыми глазами.
— И еще: у каждой девочки должен быть мальчик.
Я чуть не захлебываюсь.
— Что?!
— Ну, понимаешь, нам хочется, чтобы праздник получился скромным, но очень красивым и гармоничным! — объясняет Мел, оживленно размахивая руками. — Таким, чтобы и десять лет спустя было приятно посмотреть фотографии! И чтобы дети нами любовались.
Кривлю губы. На языке вертится колкость. Становлюсь, как Селена, говорю себе. Но не могу удержаться.
— Через десять лет… — начинаю я, но Мел взглядывает на меня таким невинно-радостным взглядом, что я в срочном порядке ищу другие слова. — Кто знает, что будет через десять лет?
Мел пожимает плечами и смеется.
— Если мы не умрем, то все будет примерно так же.
Наклоняю голову немного вперед.
— Что это с тобой? Думаешь, твоя любовь к Гордону будет длиться вечно?
— Почему бы и нет? — спрашивает Мел, приподнимая голову.
Растерянно усмехаюсь.
— Да потому что… потому что ты художница, всегда нуждаешься в свежих впечатлениях!
Мел разводит руками.
— Свежие впечатления можно получать не только из встреч с новыми парнями! Гордон много ездит с концертами, знакомится с массой людей. Я буду путешествовать с ним, изучать разные города, общаться с их жителями. Вот тебе и впечатления!
Медленно киваю, не вполне веря, что Мел трезво смотрит на их с Гордоном будущее, но не желая продолжать спор.
— А его родители?
— Что? — Она непонимающе пожимает плечами.
— Они не против вашей свадьбы?
Мел выглядит обиженной.
— По-твоему, я для него — не пара?
— По-моему, пара! — говорю я. — Но их мнение вряд ли совпадает с моим. Во-первых, он слишком молод для женитьбы вообще, во-вторых… — осекаюсь. Стоит ли высказывать вслух то, что пришло мне на ум?
— Что? — требовательно спрашивает Мел.
— Вы не очень-то подходите друг другу по возрасту, — несмело продолжаю я. И тут же торопливо добавляю: — Во всяком случае, им так может казаться! И потом у тебя такая необычная профессия… Ты натура неординарная, с характером. Их это не смущает?
У Мел чуть заметно вздрагивают ноздри, и я уже жалею, что не сумела вовремя остановиться. Но она отвечает на удивление ровным голосом:
— Родители Гордона — люди очень набожные. Умеют в каждом человеке рассмотреть светлое, настоящее. К тому же видят, что их сын серьезно влюблен. А возраст… Наполеон, например, был младше Жозефины на шесть лет. Примерно такая же разница была между Шопеном и Жорж Санд! Это в те-то времена, когда разного рода условностям придавали гораздо больше значения!
