— Здесь не очень уютно, правда? — спросила она, сравнивая его с Каса Маргарита; Вивьен только засмеялась.
— Да, не очень, — согласилась она.
— Может быть, встретимся за аперитивом в комнате Мигеля? Я считаю, там гораздо приятнее, чем в гостиной, а ты как думаешь?
— Конечно, — подтвердила Вивьен, но когда, приняв душ и переодевшись, она вошла в комнату Мигеля, где брат и сестра уже вели беседу, заметила, что его настроение сильно изменилось. Он был таким отчужденным, сдержанным и напряженным, что Вивьен показалось, будто он по-прежнему сердится на нее. Ей даже не пришло в голову, что Мария-Тереса могла сказать ему нечто такое, так сразу на него подействовавшее. Его карие глаза долго смотрели на нее без всякого выражения, затем остановились на сверкающем опале у нее на груди. Он подал ей бокал хереса и отвернулся. Что бы ни было причиной его перемены, это не внесло непринужденности в обстановку; и все с облегчением вздохнули, когда Хосе сообщил, что обед подан.
Обед внес еще меньшее оживление, чем обычно. Старшее поколение по-прежнему выразительно демонстрировало свою неприязнь к молодежи, Мигель был неразговорчив и мрачен, поэтому девушкам не оставалось ничего другого, как молчать. Как трудно, подумала Вивьен с легким раздражением, приспосабливаться к различным настроениям людей с такими сложными характерами. Насколько проще и приятнее проводить время у Бойдов.
Как приятно было на следующее утро, оставив «Орлиное гнездо» позади, чувствовать, что настроение поднимается с каждой милей, приближающей их к асиенде. Фернандо и его мать тепло встретили девушек. Теперь, когда Вивьен уже достаточно хорошо могла говорить по-испански, она с увлечением беседовала с сеньорой Эскобедо.
Вивьен строго соблюдала обещание не поощрять Марию-Тересу, а только наблюдать за ней; хотя Вивьен с иронией подумала, а не будет ли считаться поощрением их с Гарри открытое проявление чувств.
Она не мешала Марии-Тересе ездить верхом в обществе одного Фернандо, хотя иногда ей тоже хотелось присоединиться к ним. Они всегда возвращались с прогулки в отличном настроении.
Фернандо неизменно приезжал домой к обеду, хотя раньше делал это не всегда. Если ему приходилось ездить в Херес-де-ла-Фронтера по делам, он приглашал девушек с собой. Он пользовался любой возможностью побыть рядом с Марией-Тересой. Она же, выполняя свое обещание показать Вивьен жизнь этого края, попросила Фернандо отвести их в Эль-Росио, тихий и сонный городок; кажется, ее саму привлекала умиротворенная атмосфера залитых солнцем и увитых цветами домов.
Прошло три дня, четыре, Пять… Как-то утром во время завтрака на шестой день Фернандо вышел на террасу и сказал, что разговаривал с Мигелем по телефону.
— Вам пора возвращаться домой, — сказал он Марии-Тересе. — Дон Мигель хочет, чтобы вы вернулись.
Они обе не могли скрыть своего разочарования. Но Мария-Тереса сразу же подчинилась желанию брата.
— Я должна поблагодарить тебя, Фернандо, за приятно проведенное время, — сказала она. — И твою маму тоже.
— Может быть, вы скоро опять приедете? — с надеждой в голосе спросил он.
— Да, возможно. Мигель должен скоро приехать сюда, и я попрошу взять меня с собой.
— Тогда все уже будет по-другому, — с грустной улыбкой произнес он, — но я должен быть счастлив и этим.
Казалось, они оба хотели еще что-то сказать друг другу, и Вивьен пожалела, что не оставила их одних. Потом Фернандо ушел по делам, а Мария-Тереса сказала, что им пора укладывать вещи.
Вивьен пошла в свою комнату. Боялся ли Мигель, чтобы отношения между его сестрой и Фернандо не зашли слишком далеко, пока его нет рядом? Если он действительно хотел ей счастья, то зачем мешал ей найти его? Зачем портил ей радость? Он в самом деле иногда проявлял жестокость, которую подозревал в нем Гарри; но Вивьен уже однажды велели не вмешиваться, и она твердо решила, что семья Навахас должна сама улаживать свои проблемы.
Они вернулись в «Орлиное гнездо» и узнали, что их опять почтил своим присутствием Рамон вместе с Хуаном-Рафаэлем. Мигель, вежливый и сдержанный, как всегда, сказал, что молодые люди решили провести здесь часть отпуска.
— Рамон никогда не проводит здесь отпуск, — заметила Мария-Тереса. — До сих пор он всегда ездил за границу. Удивительно, что на сей раз он изменил своим привычкам.
— Я уверен, что он останется здесь ровно на столько, на сколько это ему необходимо, — высказал свое мнение Мигель.
В тот вечер девушки не пошли в комнату Мигеля, а встретились, как предложила Вивьен, на веранде у Марии-Тересы. Сумерки, которые так любил Мигель, снова опустились на горы, но яркий свет на веранде мешал любоваться представшей перед ними картиной. Вместо этого они наслаждались ароматом цветов, отличным хересом и восточными сладостями.
Однако за обедом встречи со всей семьей избежать не удалось; сидя за столом напротив Рамона, Вивьен снова подумала, что этот человек ей явно не нравится. Он по-прежнему держался очень высокомерно, и Вивьен посочувствовала Мигелю, который не только содержал эту семью все эти годы, но еще и вынужден был мириться с их присутствием. Неудивительно, что он хотел избавиться от них, хотя Вивьен решила про себя, что Каса Маргарита слишком роскошный подарок для подобных людей.
На следующее утро завтрак на веранде у Марии-Тересы проходил в молчании, которое Вивьен не решалась сама нарушить, а Мария-Тереса, казалось, вся ушла в себя. Наконец натянутость обстановки стала сказываться и на ней.
— Прости, Вивьен, я что-то сегодня не в настроении.
— Такое с каждым случается, — спокойно сказала Вивьен.
— Я бы хотела поговорить с тобой, но мне неловко обременять тебя своими проблемами.
— Мы же с тобой подруги, Мария-Тереса.
— Видишь ли, у Мигеля одни предубеждения, а у кузины Андреа, отца Себастиана и сестры Каталины — другие.
— Я постараюсь избежать предвзятого суждения. Расскажи, что тебя тревожит.
— У меня возникли сомнения, — просто сказала девушка. — И сомнения очень мучительные.
— Относительно чего?
— Относительно моего будущего. Я слишком долго пребывала в праздности — отсюда и возникли сомнения. Когда я работала в больнице, у меня на все это не оставалось времени, к тому же сестра Каталина всегда была рядом. Может быть, мне следует поговорить с отцом Себастианом.
— Я думаю, тебе следует поговорить с Мигелем.
— Но я уже знаю, что думает Мигель. Я лучше поговорю с тобой, Вивьен.
И она выложила Вивьен все свои страхи и сомнения, так что та стала наконец понимать, что волновало ее подругу в последнее время. Ее воспитание, объяснила Мария-Тереса, было слишком упрощенным и консервативным. С одной стороны церковь, в которой заключена вся истина и все добро. С другой — окружающий мир — сосредоточие лжи и греха. «Никто никогда не говорил мне, что в нем тоже есть добро и счастье. Конечно, наш дом нельзя назвать счастливым местом. И в больнице я видела только бедность и болезни; все, с чем медицинские сестры могли иметь дело».
