Но затем этот же голос позвал ее по имени, и вдруг неподалеку краем глаза она заметила чью-то тень и оглянулась.
– Мартин!
Не может быть! Нет, она грезит, а до боли знакомая высокая, стройная фигура с вьющейся шевелюрой – плод ее фантазий! Но вот он улыбнулся и, подойдя к ней и взяв за руку, помог подняться.
– Твоя мама подсказала, где тебя найти.
– А… да… – Ее сердце бешено забилось, словно птичка, попавшая в клетку. От неожиданности Николь ужасно растерялась и никак не могла собраться с мыслями. – Я часто приношу сюда цветы… в конце концов, мы же были большими друзьями.
Мартин молча кивнул. Он стоял, не выпуская ее руки, а она не осмеливалась пошевельнуться, боясь спугнуть нежданно свалившееся на нее счастье. Только ощутив тепло его ладони и окончательно убедившись, что это не сон и перед ней не призрак, поняла, как ей не хватало его все те шесть нескончаемых недель, прошедших после ее возвращения с Мальты.
У него такой усталый вид, подумала она с нежностью, глаза утомленные, а какие круги под ними! Даже золотистый загар не скрывал бледности его лица. Казалось, он сильно похудел – поношенные джинсы и хлопчатобумажный пиджак висели на нем как на вешалке.
– Можно проводить тебя? – спросил Мартин, и Николь поразилась, не уловив былой уверенности в его голосе. Насколько ей было известно, Мартин всегда брал что хотел, не спрашивая разрешения.
Да, как мало мы знаем друг друга, с сожалением подумала Николь. Когда их «постельная» связь прервалась, так почти и не начавшись, у них уже не оставалось времени переосмыслить ситуацию и завязать какие-то другие отношения, может быть, даже на основе простой человеческой дружбы. После праздника Святой Пятницы Мартин до своего отъезда был как всегда предельно галантен и внимателен. И все эти оставшиеся сорок восемь часов он явно старался держать дистанцию, как бы отгородившись невидимым барьером. Она вдруг стала для него совершенно чужой, не смеющей надеяться даже на ту малую толику сердечности, которая выказывалась им Мэгги. Ей казалось, что нет на свете человека, несчастней ее.
– Конечно…
Николь была уверена, что сейчас-то он точно отпустит ее руку, и, когда этого не произошло, так и осталась стоять на месте, не решаясь шевельнуться. Все внутри нее ликовало, тепло его ладони вызвало в ней двоякое ощущение блаженной радости и вместе с тем горечи и боли, оттого что счастье так хрупко и мимолетно.
– Ты где-то здесь работаешь или заехал сюда к друзьям? – спросила она, когда они уже вышли с кладбища и шли по дороге к городу.
– Ни то и ни другое…
Они встретились глазами и долго неотрывно смотрели друг на друга. На мгновение сердце ее замерло, а потом, словно вспомнив о своем назначении, бешено забилось, как бы набирая ход.
– Я приехал к тебе. Мэгги дала мне твой адрес, правда, не сразу… – Он криво ухмыльнулся и озорно подмигнул. – Но я уговорил ее.
Николь представила, какому давлению со стороны Мартина подверглась ее сестра, если уступила. Знала бы Мэгги, как она благодарна ей за такой подарок, подумала Николь. За последние шесть недель ей удалось восстановить в себе некий покой – способность если не принять, то хотя бы сжиться с утратой человека, которого она так пылко и нежно любила. А теперь, увидев Мартина, даже несмотря на причиненную им боль, она, утопая в его взгляде, улыбке, звуке голоса, не смогла воспротивиться вновь воспылавшему чувству.
– А заодно, на всякий случай, я попросил у нее адрес твоих родителей. Сначала я заехал в твой центр досуга, потом к тебе домой и, не найдя тебя, решил потревожить стариков.
Значит, он искал меня, обрадовалась Николь, и сердце ее снова забилось. Но зачем? Что ему от нее надо?
– У меня сегодня выходной, – сухо ответила Николь, боясь многословием выдать совершенно сумасбродную надежду, что он тоже тосковал по ней, поэтому не выдержал и приехал. Ни к чему обольщать себя пустыми фантазиями. В те два последних дня на острове Мартин ясно дал понять, что у него к ней ничего нет – то ослепляющее страстное желание, видимо, перегорело, оставив пустое остывшее пепелище.
– Я что-нибудь забыла… в отеле?
Ей вдруг пришло на ум, может, она оставила что-то у него в номере. Она ощутила дрожь от воспоминания их последней встречи у него в номере и той страсти, разгоревшейся тогда между ними.
– Нет, – резко и уверенно отрезал он.
– Тогда… что?
– Послушай, Николь, неужели ты считаешь возможным вот так все взять и бросить?.. Я имею в виду исключительно себя.
От его слов ей стало совсем не по себе. Она забеспокоилась, не зная, что и думать, и вконец разволновалась, увидя впереди свой дом.
Подойдя к двери, Николь уже так нервничала, что ей не сразу удалось открыть ее. И только когда они вошли в небольшую, но очень уютную гостиную, она почувствовала себя уверенней и набралась духу заглянуть Мартину в глаза.
– Что бросить? – порывисто спросила Николь, уже абсолютно не заботясь о своих эмоциях. – Что ты здесь делаешь? Зачем?..
– Ты как-то задала мне вопрос, – перебил ее Мартин тихим голосом.
Она замерла.
– Я? – переспросила она, судорожно перебирая в памяти их разговоры и еще не понимая, о чем идет речь.
Мартин слегка наклонил голову, протянул, словно предлагая, ей руку, но, помедлив, видимо, передумал и нервно пробежался по волосам, взъерошив их. Увидев, как они упали ему на лоб, Николь ужасно захотелось поправить их, но она тут же мысленно одернула себя.
– В день Святой Пятницы… после процессии… ты спросила меня, любил ли я кого-нибудь.
Да, сколько раз, вспоминая, она ругала себя. Ведь не случись этой нелепости, все могло бы быть по-другому, может… Николь отогнала от себя свои дурацкие фантазии.
– А, ты об этом, – нарочито рассеянно проговорила Николь. Не зная, как отреагировать, она на всякий случай решила изобразить равнодушие.
У нее в голове появился такой сумбур, что ей трудно было удерживать нить разговора. Все ее мысли крутились только вокруг одного – Мартин здесь, рядом с ней, и это не сон. Он казался еще более высоким, мощным, импозантным и неотразимым. Но какое это имело отношение к ней?
– Я не смог тогда ответить тебе… но с тех пор твой вопрос не давал мне покоя.
Что за чушь, подумала Николь, или она что-то не так расслышала? Она попыталась не смотреть на красивое очертание его губ, а заодно отключиться от мучительных воспоминаний об их нежности и чувственности и сосредоточиться на разговоре.
– Я признался, что не знаю, что такое любовь. Думаю, что честнее было бы сказать тогда, что знаю, но еще не уверен. Но теперь все встало на свои места…
– Неужели? – спросила Николь без всякого умысла, просто чтобы заполнить паузу. Хотя от его слов у нее стало очень нехорошо на душе: может, он встретил женщину, которая сумела разбудить в нем настоящие чувства? Боже, неужели у него хватит ума обсуждать с ней это?
