Захожу в уборную и останавливаюсь перед зеркалом над раковиной. Сердце стучит, как сумасшедшее, глаза шальные. Надо прекратить это безумие, не то опять вляпаюсь в историю.
Смачиваю лоб холодной водой, пристально смотрю на свое отражение и говорю, четко произнося каждый звук:
— Эдвина нет. Забудь о нем. Нет и не может быть.
Возвращаюсь на место, немного успокоившись, но мгновение спустя мне ясно представляется, что рядом не старушка, а он, Эдвин. Резко поворачиваю голову. Понятия не имею, как моя соседка узнала, что я смотрю на нее — на ее глазах наглазники.
— Все-таки тревожно? — спрашивает она с хитрой еле заметной улыбкой.
— Гм… да. — Хихикаю. — Немножко. Но это не та тревога… То есть… я не из-за высоты.
Старушка кивает, будто прекрасно понимает, в чем причина моих треволнений.
— Тогда попытайтесь уснуть, — советует она. — Сон успокаивает и лечит.
— Я бы с удовольствием… — Разговаривая с человеком, глаз которого не видишь, чувствуешь себя не в своей тарелке. Наверное, примерно так же ощущал себя со мной — Кэти Хайленд — Эдвин. Тяжко вздыхаю. — Но сомневаюсь, что смогу уснуть.
Старушка шире улыбается и, не снимая наглазников, уверенным жестом достает из сумки пластмассовую баночку и протягивает ее мне.
— Выпейте одну штучку.
Открываю крышку, заглядываю внутрь и вижу белые таблетки.
— Что это?
— Снотворное.
Испуганно расширяю глаза.
— Говорят, им нельзя увлекаться…
— А вы и не увлекайтесь, — невозмутимо отвечает моя соседка. — Одна таблеточка только поможет. Если, конечно, вам слишком тревожно и желательно выспаться.
Задумываюсь. Да, мне до ужаса тревожно и я бы за милую душу отключилась от проклятых мыслей и видений. Но я совсем не знаю эту женщину и не имею представления, что именно она мне подсовывает.
— Сама я никогда их не пью, — говорит моя соседка. — Но вовсе не потому, что это отрава. — Она усмехается, словно знает наверняка о чем я подумала. — А потому, что в моем возрасте к снотворному лучше вообще не прикасаться, а то мгновенно разучишься засыпать сама.
Подношу баночку к носу. Запаха никакого.
— А зачем же тогда вы их с собой возите?
— С ними спокойнее, — отвечает старушка.
Была не была, думаю я. В конце концов, если я не проснусь, хоть больше не стану изводить себя пустыми мечтами, упреками и сомнениями.
Меня кто-то ласково шлепает по руке, отчего я просыпаюсь и раскрываю глаза.
— Почти прилетели, — сообщает соседка.
Смотрю в иллюминатор. Земля совсем близко. Неужели я всю дорогу спала?
Кручу головой, прогоняя дрему. В голове становится ясно, и нет привычной в последнее время тяжести в затылке. На пользу ли мне пошел этот крепкий без сновидений сон от таблетки или как-то навредил, не знаю, но чувствую себя определенно куда бодрее и лучше. Прикасаюсь пальцами к сухонькой руке соседки.
— Спасибо вам.
Она добродушно смеется.
— Не за что. В Нью-Йорк желательно прилетать полными сил и готовыми к приключениям.
Не довольно ли с меня приключений? — задумываюсь я.
Аэропорт как всегда шумный и людный. Вхожу в центральный зал и на миг приостанавливаюсь: происходит нечто странное. Воздух, суета вокруг, светящиеся вывески — все как будто обыкновенное и вместе с тем кажется, что всюду, куда ни взглянешь, поблескивают крошечные, едва различимые глазом праздничные блестки.
Глупости! — говорю я себе, делая уверенный шаг вперед. Бредовые выдумки. Фантазии, рожденные переутомленным и жаждущим любви воображением.
Приостанавливаюсь второй раз и лишь теперь замечаю, что я у порога того самого бара. Смотрю на часы. Невероятно! Маленькая стрелка указывает на четверку, а большая подползает к двенадцати. Я купила билет на тот же рейс, но, так как старательно гнала мысли об Эдвине и слишком переживала, что стать спокойной и бесстрастной у меня никак не выходит, ни разу не задумалась об этом.
К бару приближается компания из четырех человек, и мне приходится посторониться. Может, вообще уйти? К щекам приливает краска.
Да, так будет лучше, говорю я мысленно, но сердце молит: всего одну чашечку кофе! Одну-единственную чашку в знак того, что все окончательно осталось в прошлом. Секунду-другую медлю, киваю и вхожу в бар.
Если бы за нашим столиком сидел сам Джордж Буш-младший или, скажем, Билл Гейтс, я удивилась бы куда меньше. Там же, ко мне спиной, облокотившись на стол и немного ссутулив плечи, сидит… Кто бы вы думали?
Да-да! Он. Эдвин. Я узнаю его мгновенно, хоть и не вижу лица, но первые мгновения стою, задыхаясь от волнения, и не верю своим глазам. В голове стучит мысль: наверное, это оно и есть — сумасшествие. За столиком никого или другой человек, а мне просто кажется…
Зажмуриваюсь, качаю головой, глубоко вздыхаю. Открываю глаза и опять вижу Эдвина.
Подскакиваю к стойке, жестом прошу бармена наклониться, чтобы мой шепот услышал лишь он, указываю на парня, который до боли похож на принца из моей сказки, и едва слышно спрашиваю:
— Не могли бы вы описать мне этого человека?
Если бы бармен оказался мордоворотом лет тридцати, он послал бы меня куда подальше и даже задумываться не стал бы над моей идиотской просьбой. Передо мной же подросток лет восемнадцати с еще сияющими жаждой познать мир глазами и доверчивым юношески нежным лицом. Он озадачивается и морщит лоб.
— А вы сами что, его не видите?
Хихикаю.
— Понимаете… у меня здесь свидание. А я забыла надеть очки.
Бармен нахмуривается.
— Свидание? В этом баре?
Киваю.
— У нас это вроде игры. Так нужно.
Парнишка понимающе кивает и всматривается в того, кого я приняла за Эдвина. Или же… в самого Эдвина.
— Темно-русые волосы, гм… — Он щелкает пальцами и указывает на меня. — Я помню его лицо! Когда этот парень платил за кофе, из его бумажника на стойку высыпались чуть ли не все деньги. Он их еще очень забавно собрал — сгреб все разом и положил назад как попало. Казалось, он думает совсем о другом.
Складываю перед грудью руки, безмолвно прося продолжать.
— Впрочем, довольно трудно его описать. Глаза, кажется, карие, с каким-то, гм… особенным блеском. На лбу вроде бы залысины…
Приподнимаю руки. Этого вполне достаточно. У меня на глаза наворачиваются слезы, и остановить их я совершенно не в состоянии.
— Эй, вы что, плачете? — с легким испугом спрашивает парнишка.
Неподдельно улыбаюсь и вытираю щеки.
— Это… от радости. — Нет, кофе мне, пожалуй, сейчас ни к чему. Но смочить пересохшее горло не помешает. — Стакан воды, пожалуйста.
