Она почувствовала, что бледнеет. Если бы Гай словно тисками не обхватил ее рукой за талию, она бы потеряла равновесие и упала, потому что у нее вдруг подкосились ноги.
— Только тогда, когда мы к этому будем готовы, папа, и не раньше, — легко парировал он. — Так что не томись пока напрасными ожиданиями.
День подходил к концу. Марни вышла из ванной и увидела Гая, стоящего у окна. Он услышал, что она вышла, резко обернулся к ней и улыбнулся. Его взгляд, который он не отводил от нее, вызвал в ней трепет, жар, волнами охватывающий все ее тело — от корней мягко ниспадающих волос и до кончиков пальцев на руках и на ногах.
Он потянулся к ней, бережно и твердо обнял ее за талию, слегка приподнял и притянул к себе.
Удивленно и недоверчиво она подняла на него глаза. Но вниманием Гая владели ее волосы, его пальцы скользнули по длинным, свободно ниспадающим локонам.
— Как ты думаешь, — спросил он низким, немного печальным голосом, — будет ли с годами мешать нашей любви разница в возрасте? Ты выглядишь очень молодой, Марни, — хриплым голосом добавил он. — Такой же молодой, как и в ту ночь, когда мы впервые вот так стояли рядом. А я кажусь тебе очень старым?
«Старым», — подумала она и улыбнулась. Ее синие глаза, глаза художника, оценивающе и внимательно скользнули по его худому лицу. Гай был самым красивым мужчиной, красивее его она никого не видела. Она бы не стала менять ни одной черты его внешнего облика, не хотела бы отнять ни одной минуты из его прожитой жизни, ибо каждая минута пошла ему на пользу.
Как могла такому человеку, как он, понадобиться чья-то поддержка, тем более ее? Она этого не понимала и никогда не могла понять.
— Нет, — наконец тихо ответила она на его вопрос.
И это был ответ на все его сомнения. Одно простое слово, которым было сказано все. От которого по лицу Гая промелькнул отсвет охвативших его чувств.
Он поднял глаза и встретился с ее взглядом, его темный пылающий взор без слов рассказал ей, о чем он думал, что чувствовал, чего хотел. Она вздрогнула от этого взгляда, который говорил яснее слов, и не смогла выдержать его. Ей пришлось опустить глаза и посмотреть в сторону.
— Если я не дал тебе своими объятиями почувствовать, как сильно я тебя люблю, — проговорил он, — то обещаю, что сегодня ты почувствуешь это всем сердцем, каждой частичкой своего тела!
Он поймал ее губы своими — не грубо, как можно было ожидать по интонациям его голоса, а возбуждающе нежно, так что она невольно ответила на поцелуй.
Он все еще удерживал ее руки и положил их себе на шею. От этого она изогнулась и прижалась к нему, и он, все теснее привлекая Марни к себе, медленно е о, как медленно! — погружался своим языком в глубину сладострастного рта, и по ее телу разливались неведомые доселе блаженство и сладость.
Губы Марни легко раздвинулись, язык ее как будто ждал возможности в чувственном порыве сплестись с его языком. Он глубоко вздохнул, И она вздохнула; казалось, это возвестило о том, что оборвалась нить внутреннего сопротивления, за которую она все пыталась цепляться. Марни умирала от желания. Зачем притворяться, когда уже много дней она жаждала именно этого — с той самой бурной сцены в квартире Гая наутро после их прибытия.
А тоненький внутренний голосок подсказал, что началось это гораздо раньше. Возможно, она мечтала об этом все одинокие четыре года.
Трепетные пальцы пробрались под пижаму, заскользили по его теплой коже и обнажили плечи. Она наслаждалась разогретой мощью этих гладких плеч; перекатывавшимися под кожей мускулами, а шелк пижамы скользил все ниже и ниже, пока волосатая грудь не предстала перед ней в полной красе.
Едва уловимым движением рук он сбросил бретель с ее плеч, ночная рубашка соскользнула с тела и опустилась у ног, словно шелковистое мягкое розовое облако. Его руки, легкие, как перышко, медленно и нежно гладили и ласкали ее тело, она отзывалась на ласку каждой частичкой своей кожи, наслаждение росло и росло, она стонала, изгибалась, извивалась от каждого его прикосновения.
— Марни, — невнятно произнес он, когда пальцы ее добрались до самой чувственной части его тела, и он крепко сжал ее ласкающую руку своей рукой. — Не надо, — прошептал он. — Я не настолько хорошо владею собой.
Она опять нашла его губы, пытаясь выразить поцелуем то, на что ей не хватало слов. Поцелуй был такой страстный, что в нем вскипела кровь. И он, словно податливую тонкую веточку, прижал ее стройное тело к своей вздымающейся груди.
И они, как в каком-то первобытном танце, начали свое движение по тускло освещенной комнате к кровати. Он положил ее на золотистое покрывало и нежно расправил длинные волосы, как будто совершал священный ритуал.
Марни лежала неподвижно, наблюдая за ним темными, широко раскрытыми глазами. Когда он заметил ее взгляд, то улыбнулся такой мягкой, бесконечно нежной улыбкой, что вся душа ее рванулась к нему; она улыбнулась ему в ответ и потянула его на себя.
Он повиновался призыву и лег на ее обнаженное тело; он знал, что она в тот момент жаждала полностью подчиниться, отдаться ему.
Их губы встретились и уже больше не отрывались, а ласки их становились все более жаркими, более Интимными. Желание, словно разжимающаяся пружина, все сильнее толкало их друг к другу, все росло и росло. Сердце его, так же как и ее сердце, стучало так, что готово было выскочить из груди.
Они впивались губами друг в друга, но он еще пытался сдерживаться.
Она, словно податливая оболочка, приняла его в себя, позволяя его пульсирующей силе все глубже и глубже проникать в ее тело.
— Люби меня, — прошептала она, изнемогая.
— Я всегда любил тебя, Марни, — хрипло ответил он. — Как ты могла вообще поверить чему-то другому?
— Нет! — взмолилась она и затрясла головой, потому что ей не хотелось слышать этих слов, не хотелось слышать вообще никаких слов, думать о чем-то, в чем-то разбираться.
— Хорошо, ангел мой, — нежно выдохнул он. — Хорошо.
Он продолжал движение, и все вокруг, кроме этого движения, перестало что-либо значить. Их тела слились настолько, что, казалось, исполняли медленную рапсодию любви, а когда наконец пришел ее кульминационный момент, она вдруг почувствовала, как внезапный, прекрасный вихрь страсти вдруг подхватил ее, закружил и увлек куда-то, и она боялась только одного — что этот бесконечный полет когда-то кончится. Она парила и парила среди неземных красот, а потом опустилась, увлекая с собой Гая. Теперь они ощущали, как рябь превращается в волны, волны — в непреодолимый поток, который нес их все дальше и дальше, пока наконец они не оказались в более спокойных водах и не смогли там, обессиленные, отдаться водной глади.
