Хотя Китти говорила очень уверенно, в глубине души она в этом сомневалась, но скрыла это от Монти: это была ложь, одна из тех, которую говорят тем, кого любят, когда не хотят огорчить их.
«Я сегодня же сделаю ей предложение», — решил Монти, одеваясь. Он должен был зайти за Сильвией, чтобы поехать с ней обедать в «Эмбэсси».
После обеда, во время танцев, он сделал ей предложение. Ресторан был переполнен, весь цвет Лондона сегодня находился здесь.
— Скоро все разъедутся, — сказал Монти, оглядывая зал. — Я тоже уезжаю во вторник в Хейлинг Эйленд, там имение моего приятеля Тривара. У него обычно бывает очень весело, каждый день ездят на бега, вечером — танцы… Если жарко днем, можно купаться — отличное место для этого.
Сильвия молча глядела на него, на его оживленное лицо, и вдруг почувствовала страх перед вновь грозящим ей одиночеством. Она не испытывала зависти, слушая его описания, она уяснила себе только: если Монти уедет, она опять останется одна.
Мысленно она наметила себе план действий: надо будет завтра же зарегистрироваться в каком-нибудь агентстве, попросить Монти и миссис Брэнд помочь ей поискать какую-нибудь работу…
— Пойдем танцевать, — предложил Монти.
Прижав ее к себе он вдруг глухо сказал:
— Бит, вы знаете, что для меня в жизни только и есть, что любовь к вам. Хотите ли вы… можете ли вы решиться стать моей женой? Я всегда буду любить вас, заботиться о вас… Бит… дорогая…
Он еще крепче прижал ее к себе, его лицо склонилось совсем низко к ее лицу, она почувствовала, как сильно бьется его сердце, и сама побледнела.
Монти испугался, он поспешил увести ее из душного зала в мраморный вестибюль, но и там было много людей. Они вышли на Бонд-стрит, где было тихо и прохладно. Монти взял Сильвию под руку; они медленно двинулись вперед… Из бархатной темноты ночи вынырнуло такси.
Сильвия подняла голову и взглянула на своего спутника.
— Вот мой ответ, милый: я согласна, — шепнула она.
Монти едва верил своим ушам; он разразился целым потоком бессвязных восклицаний, благодарностей, протестов, а потом, внезапно успокоившись, сказал:
— А теперь поцелуйте меня!
— Здесь? — пролепетала Сильвия.
— Да, здесь…
Она поцеловала его. Он не попытался удержать ее или возвратить ей поцелуй. Он едва дышал от счастья, едва верил тому, что сбылась его заветная мечта. Это мгновение так потрясло его, что он почти потерял самообладание… Сильвия принадлежит ему… скоро станет его женой… На обратном пути в автомобиле его охватила бурная радость: он добился того, чего хотел… Монти чувствовал себя победителем.
Он схватил Сильвию в объятия и стал осыпать ее поцелуями. Он чувствовал, что с каждым поцелуем его любовь к ней растет.
— Теперь ты — моя, — шептал он, прижавшись губами к ее нежным губам, — дорогая, любимая…
Он не был груб, просто слишком бурно проявлял свои чувства. Сильвия вышла из автомобиля в таком состоянии, словно на нее налетел и сбил с ног стремительный ураган.
— Я завтра заеду за вами с утра, деточка, — сказал Монти. — И мы вместе поедем выбирать кольца.
Миссис Роуэлл уже спала. Сильвия тихо прошла к себе. Итак, она выходит замуж за Монти, за доброго, благородного, любящего Монти, и она никогда не знала никого с именем Родди, каждое прикосновение которого заставляло ее сердце трепетать от счастья, взгляд которого ласкал ее, в котором очаровывало и манило ее все: голос, вьющиеся светлые волосы, руки… Но она станет женой Монти и будет принадлежать ему всю жизнь. Девушка опустилась на колени около открытого окна и погрузилась в воспоминания.
Она ясно помнила каждое мгновение, проведенное вместе с Родди… Она чувствовала горячие лучи солнца, пробившиеся сквозь густую зелень сосны… Запах папиросы Родди… Она видела, как он проводит рукой по волосам, приглаживая их, как ерошит усы с левой стороны большим пальцем… А та незабываемая прогулка при луне в автомобиле и его близость… Головокружительная слабость охватила ее, когда он прикоснулся к ее руке, она вся трепетала, дыхание ее прерывалось… Позже он говорил ей, что и он тогда испытывал то же самое.
— Разве мужчины могут так чувствовать? — спросила она, широко открыв глаза, и Родней, крепко сжав ее в объятиях, насмешливо улыбнулся и сказал:
— Так мне говорили, по крайней мере.
Те немногие часы, которые они провели вместе, были напоены изумительной нежностью. Они смеялись тем тихим смехом, который знают только влюбленные, или между ними внезапно воцарялось молчание, когда во взоре можно прочесть то, чего слова выразить не могут, когда легкое прикосновение друг к другу уносило их далеко-далеко и заставляло забывать о времени, а каждый поцелуй давал ощущение неземного блаженства.
Над первой любовью принято немного подшучивать, но разве есть истинная любовь, кроме первой?
К счастью, в жизни Сильвии случилось так, что первый трепет страсти перешел у нее в долгую и глубокую любовь; она принесла Роднею божественно невинную, нетронутую и чистую любовь ребенка, веру, радость и силу первой страсти — она отдала все это ему одному, и он понял это и принял, как редкий дар судьбы.
«После того, что случилось сегодня, я не должна больше думать о Роднее, — подумала Сильвия, прислушиваясь к шуму, доносившемуся с Пикадилли, и следя за фонарями, которые раскачивались от легкого ветерка. — Я выхожу замуж. Монти был ко мне добрее, чем кто-либо другой. Я ему многим обязана… Я должна отдать ему все лучшее, что у меня есть, и я это сделаю».
Но, лежа в кровати и изо всех сил стараясь уснуть, она не могла отогнать беспрестанно встававший перед ней образ: Родди смеется, глядя на нее, и солнце играет в его светлых волосах… Родди, сжав губы, управляет своим большим автомобилем… Родди делает выговор небрежному шоферу на ужасном французском языке… Родди обнимает ее и, прижав руку к ее груди, шепчет: «Я люблю тебя, люблю тебя»… Родди, побледнев и дрожа от волнения, целует ее…
Поцелуи Монти причиняли ей страдание, между тем, поцелуи Родди, даже более пылкие, доставили бы ей только радость…
— Я должна забыть, я стану женой Монти, — громко сказала она. — Я честно исполню до конца все, что обещала.
На следующее утро пришел Монти. Он был необычайно элегантен, даже больше, чем всегда, и весь сиял от счастья; в петличке его отлично сшитого костюма была маленькая орхидея, а в руках он держал большой футляр, в котором оказались четыре кольца: голубовато-белым огнем хрустального пламени искрился бриллиант; темно-красный, как цветок пылающей страсти, как алая капля крови, в оправе из алмазов, сверкал рубин; яркий изумруд свежее, чем весна, сиял холодным огнем; и, наконец, сапфир темнел, как южное небо ночью.
