Ей обязательно нужно все про него знать.
Только понимая все до конца, она сможет по-настоящему почувствовать себя его женой.
Никаких тайн друг от друга.
Никаких запретных зон.
Клэр видела, как от ее признаний глаза его оживают, теплеют. Она видела на его лице целую бурю чувств: смущение, нежность, сожаление, иронию. К тому времени, как она выложила все, нервы ее были на пределе. Но ей было все равно. Главное, что она наконец высказалась.
Несколько мгновений, которые показались ей вечностью, он молчал и просто гладил ее пышные густые волосы. Венец ее славы.
– Между нами всегда была пропасть непонимания, Клэр, – с сожалением заговорил он. – Ты пленила меня еще когда была совсем маленькой. В глубине души я считал тебя моей сестренкой – точно так же, как Кэмерона я считал отцом. И преодолеть эту пропасть казалось мне немыслимым. Хотя в последние годы я не раз сожалел об этом.
– Правда? – недоверчиво спросила она.
Он кивнул.
– Ты никогда не показывал своего… интереса.
– Мне казалось, это неправильно. Во-первых, ты дочь Кэмерона. Во-вторых, ты отгородилась от меня словно каменной стеной.
Клэр вздохнула.
– Я думала, что никогда тебе не понравлюсь, Фрэнк…
– Теперь я все понимаю. Но в ту ночь, после похорон Кэмерона, когда ты согласилась заняться со мной любовью, я всеми силами пытался преодолеть возникшую между нами пропасть.
– Значит, – ошеломленно спросила она, – тогда для тебя это был не просто секс?
– А для тебя? – На его губах заиграла лукавая улыбка.
– Фрэнк, я была так поглощена собственными чувствами… и потом, я поймала тебя на крючок, обманула…
– Клэр, я не попался бы на крючок, если бы не хотел этого. И ничто не могло остановить меня от того, чтобы вернуться и завоевать всю тебя.
– Как… в фильме? – спросила она, желая понять, перенес ли он свое чувство к ней на любовную сцену в фильме.
Фрэнк поморщился.
– Я и не предполагал, что ты когда-нибудь увидишь этот фильм. Когда я вернулся в Чикаго, я убедил режиссера в том, что роль вдовы надо переписать. Она должна была понять, что моего героя связывают с прошлой жизнью слишком мучительные воспоминания, она должна была бояться, что он не вернется к ней. И все то время я думал о тебе, Клэр.
– Фрэнк, твой герой тоже стал жертвой обстоятельств – у него был выбор между любовью и долгом, – напомнила она. – Но я не хочу, чтобы ты разрывался пополам.
– У него было дело, которое он обязан был завершить до того, как начать новую жизнь. И он сделал все, что от него требовалось. Я испытываю те же чувства. Внутри меня нет противоречия между тем, как я живу, и тем, чего я хочу. – Он улыбнулся широкой, радостной улыбкой. – Ты подарила мне счастье.
Ее любовь… Любовь – великая сила, когда ее не сковывают условности.
– Ты свободен, Фрэнк, – сказала она. – Тебе не нужно притворяться счастливым ради меня. Мне все равно, чем ты решишь заняться или чем занимался в прошлом. Я люблю тебя.
– Почему мое прошлое до сих пор волнует тебя?
– Дети… те чувства, которые ты испытывал, снимаясь в кино. Ты говорил, что переносил на экран собственные ощущения.
Глаза его затуманились.
– Пока ребенок маленький, он не может остановить взрослых, помешать им, – тихо сказал он. – Помню, Хоакин рассказывал Трою и мне – нам тогда было по шестнадцать лет, – как его отец регулярно избивал мать. Из-за него она стала инвалидом. Хоакин пытался вступиться за маму, но отец отшвыривал его в сторону и тоже избивал. Я прекрасно его понимаю. С раннего детства я усвоил: взрослых победить невозможно. Они гораздо сильнее. И они в ответе за все – за синяки, за сломанные руки и ноги, за то, что ребенок по ночам мочится в постель…
– Что было для тебя хуже всего?
Он промолчал, явно не желая отвечать.
– Ты рассказал мне про Хоакина, Фрэнк, – мягко увещевала она. – Пожалуйста… расскажи мне о себе.
Он заговорил – медленно, неохотно, словно стыдясь.
– Когда тебя бьют – это еще не самое плохое. Я страшно боялся, когда меня запирали в чулане. Одного. В темноте. Бежать было некуда. Дни, ночи… Я никогда не знал, надолго ли меня накажут. Иногда они просто забывали обо мне. Мне нужно было сидеть тихо, в противном случае меня выволакивали из чулана, били и снова швыряли туда – на более долгий срок.
– Господи, Фрэнк! Ничего удивительного, что ты сбежал от них.
– С тех пор много воды утекло, – уклончиво ответил он. – Но, когда снимали ту, первую, самую страшную сцену фильма… Мне нетрудно было изобразить горе и страстное желание отомстить, отплатить убийцам. Хотя, как говорит Трой, лучше всего забыть о мести и идти дальше. Просто… до конца такое не забывается.
– Да, – прошептала она. – Вряд ли ты когда-нибудь забудешь. Спасибо, что ты мне доверился… Твой рассказ поможет нам навести мосты через пропасть, потому что теперь я понимаю, почему ты думаешь и поступаешь именно так, а не иначе. Я не хочу, чтобы ты еще когда-нибудь чувствовал себя одиноким, Фрэнк.
Он улыбнулся, и она обвила руками его шею. Глаза его светились откровенным желанием к более тесному сближению, когда он спросил:
– Мы достаточно наговорились?
– Нет.
– Что же еще? – Она просто испытывает его терпение!
– Я хочу услышать, как ты признаешься мне в любви.
Он рассмеялся, и Клэр показалось, что он смеется с облегчением. Глаза его лучились радостью, когда он приблизил губы к ее лицу, потерся о щеку и прошептал:
– Я люблю тебя, Клэр! И мне нравится, что мы с тобой всегда вместе – во всем. Мне нравится быть частью твоей жизни…
– Я тоже часть твоей жизни, – едва слышно пролепетала она.
– Да, и я люблю тебя всю.
Он немедленно начал доказывать, как сильно он ее любит, и она любила его в ответ – искренне, открыто, от всей души. Ей было покойно и хорошо от сознания того, что она для него единственная, неповторимая и желанная, такая же, как и он для нее. И так будет всегда.
Утром Фрэнк проснулся с сознанием абсолютного счастья. Он ласково смотрел на всех и не испытал никакого предчувствия, когда Хоакин и Трой позвали его в кабинет для важного разговора. Пока они шли по длинной веранде, огибавшей огромный дом, он спросил у друзей, довольны ли те своей жизнью.
– Я счастливый человек, – заявил Трой, закатывая глаза.
– Да и у меня все прекрасно, лучше не бывает, – поддержал его Хоакин.
– Извини, Фрэнки, если я обидел кого-нибудь, когда привез кассету с твоим фильмом, – покаянным тоном начал было Трой.
– Да нет, все хорошо, – улыбнулся Фрэнк. – Местами было трудновато, но все в порядке.
– Тебе понравилось?
– Да.
– А Клэр?
– И ей тоже. Фильм даже помог нам с ней кое в чем разобраться. Кажется, я слишком долго был застегнут на все пуговицы и многое носил в себе.
