— Деньги не проблема, Эрик. Если падает такой большой авиалайнер, родственникам погибших хорошо платят.
— Ладно. А теперь расскажи мне, кого ты собираешься привлечь к составлению сметы на эту работу.
Они поговорили об инженерах, рабочих, архитекторах, не упоминая никаких имен. Мэгги сказала, что хотела бы обратиться к Эрику, когда ей вновь понадобится его помощь, поблагодарила, и они распрощались, пожав друг другу руки.
Ночью, когда Эрик и Нэнси раздевались в спальне, стоя в противоположных углах, Нэнси заметила:
— Эта Мэгги, или как ее там, не теряла времени даром, ухаживая за тобой.
Эрик, который в этот момент развязывал галстук, замер.
— Мы говорили по делу.
— Бьюсь об заклад, это только по-твоему! — Снимая серьги, Нэнси пристально смотрела на Эрика в зеркало. — Я чуть не умерла от стыда. Мой муж флиртует со своей бывшей пассией, и полгорода за этим наблюдает!
— Я флиртовал не больше, чем она.
— А как тогда это можно назвать? — Нэнси швырнула серьги на граненое стеклянное блюдо и сдернула с запястья браслет.
— Ты же была там и все слышала. Мы говорили о бизнесе, которым она хочет заниматься.
— А о чем вы говорили у окна? Тоже о бизнесе?
Эрик повернулся и поднял ладони, чтобы остановить ее.
— Послушай, я выпил пару лишних бокалов мартини, поэтому давай отложим дискуссию до утра.
— Вот как ты хотел бы! — Она через голову стянула платье и отбросила его в сторону. — Тогда бы ты смог посреди разговора сбежать на свою любимую лодку, чтобы вообще не отвечать мне!
Эрик выдернул галстук из-под воротничка и повесил его на дверцу стенного шкафа, затем снял пиджак.
— Мы дружили, когда учились в школе. А на что ты рассчитывала? Что я не замечу ее?
— Я не рассчитывала на то, что ты начнешь кокетничать с ней прямо перед этой чертовой церковью и бросишь меня одну на приеме, а потом будешь смотреть на нее телячьими глазами!
— Телячьими глазами?
Эрик вытаскивал подол рубашки из брюк и замер, вздрогнув.
— Не лги, Эрик, я все видела! Я не сводила глаз с вашей пары!
— Она рассказывала мне, что скучает по мужу и что впервые оказалась в состоянии выдержать выход в общество без него.
— Не похоже, чтобы она очень уж тосковала по нему, когда бросала на тебя телячьи взгляды.
— Нэнси, что за дьявол в тебя вселился? Разве с тех пор, как мы поженились, я никогда не разговаривал с другими женщинами? — Распрямив плечи и уперев руки в бока, он смело посмотрел Нэнси в лицо.
— Никогда. К тому же до сих пор рядом с тобой не возникала твоя старая любовь, не так ли?
— Это не старая любовь. — Отвернувшись, Эрик продолжил раздеваться.
— Ты меня не обманешь. Вы в школе были любовниками? — спросила Нэнси раздраженно, опускаясь на кровать, чтобы снять нейлоновые чулки.
— Нэнси, ради Бога, прекрати!
— Были, не так ли? Я поняла это в тот момент, когда увидела, как ты подошел к ней на ступеньках церкви. Она обернулась, увидела тебя, и все стало так же ясно и четко, как и ямочка у нее на подбородке. — Надев короткую темно-синюю хлопковую рубашку, Нэнси двинулась к туалетному столику, приподняла подбородок и пробежалась кончиками пальцев вверх по горлу. — Надо признать, у тебя неплохой вкус. Ты выбираешь хорошеньких.
Эрик наблюдал за ней и его вдруг поразила догадка: она считает себя столь красивой, что ее пугает мысль о том, будто его внимание, пусть даже мимолетное, может привлечь другая женщина. Он смотрел, как Нэнси продолжает успокаивать себя, пробегая кончиками пальцев по упругому горлу и любуясь своим отражением.
Убедившись, что ее красота ничем не нарушена, Нэнси опустила подбородок и потянулась к затылку, чтобы снять золотую заколку, затем принялась с ожесточением расчесывать волосы.
— Я не хочу, чтобы ты помогал этой женщине.
— Я уже обещал ей.
— И ты сделаешь это независимо от того, возражаю я или нет?
— Ты все преувеличиваешь, Нэнси.
Она бросила ему в лицо упрек:
— Я? Я пять дней в неделю нахожусь в разъездах. И должна разрешить тебе устраивать благотворительные встречи и ухаживать за твоей старой пассией?
— Пять дней в неделю ты проводишь в разъездах по собственной воле, моя дорогая! — Эрик раздраженно ткнул пальцем в ее сторону.
— Мы собираемся начать старое нытье, да?
— Не мы. Ты! Ты все это затеяла, поэтому давай объяснимся раз и навсегда. Пойми, что мне нравится, когда моя жена живет со мной постоянно, а не просто заглядывает на уик-энды!
— А я, — она приложила руку к груди, — хочу сказать вот что. Я вышла замуж за человека, который говорил, что собирается стать главой корпорации и жить в Чикаго. И который внезапно заявил, что бросает все и будет... рыбаком. — Она всплеснула руками. — Господи, рыбаком! Ты спросил меня, хочу ли я быть женой рыбака? Ты спросил меня, хочу ли я жить в этом захолустье, в восьмидесяти милях от цивилизации?
— Нэнси, у нас с тобой разное представление о цивилизации, вот в чем наша беда.
— Наша беда, мистер Сиверсон, в том, что ты вдруг решил изменить нашу семейную жизнь. Для тебя перестало иметь значение, что моя карьера сейчас в самом расцвете, а карьера значит для меня так же много, как для тебя — твоя драгоценная лодка!
— Если ты напряжешь свою память, дорогая, то вспомнишь, что, когда мы обсуждали карьеру, то думали, ты поработаешь пару лет, а потом мы обзаведемся детьми.
— Нет, так хотел ты, Эрик, а не я. Именно ты наметил такой план. И всякий раз, когда я говорила, что меня не интересуют дети, ты становился глухим.
— Нэнси, время идет, мне уже сорок.
Она отвернулась.
— Ты знал об этом, когда мы поженились.
— Нет. — Эрик обнял ее. — Нет, я не знал. Я допустил...
— Да, ты допустил ошибку! Я никогда не говорила, что хочу иметь детей! Никогда!
— Почему, Нэнси?
— Ты знаешь почему.
— Да, но я хотел бы услышать это от тебя.
— Пойми, Эрик. О чем мы говорим? У меня есть работа, которую я люблю, мне доступны такие вещи, ради которых тысячи женщин готовы умереть, — поездки в Нью-Йорк, льготный авиабилет, распродажи в «Бока Рейтон». Чтобы добиться такого положения, мне пришлось напряженно работать, а ты просишь меня все бросить и засесть здесь, в этой... этой примитивной коробке и растить детей?
Слова, которые она подобрала, больно задели Эрика. Точно речь шла о чьих-то детях, точно для нее было не важно, что это его и ее дети. Эрик вздохнул и сдался. Он мог бы обвинить ее в самовлюбленности, но зачем? Он любил ее и не хотел обидеть. Если быть честным, он любил ее красоту. Но с годами физическая красота стала иметь для него все меньше и меньше значения. Он давным-давно понял, что любил бы Нэнси так же сильно, а может, даже сильнее, если бы ее бедра раздались и она потеряла бы свою ультраэлегантную худобу, которую тщательно берегла с помощью диет. Он любил бы ее столь же сильно, если бы она появлялась на кухне в семь утра с визжащим младенцем на руках, а ее косметика оставалась бы в баночках на туалетном столике. Если бы она носила джинсы и трикотажную рубашку, а не произведения модельеров от «Сакс» и «Нейман-Маркус».
