— О, я бы сейчас проглотил весь оставшийся нетронутым вчерашний ужин.
— Я так измучила тебя? Бедняжка… — Синтия потрепала его по колючей щеке. — Я больше не буду.
— Что значит — не буду? — Махеш притворился обиженным. — Я готов переносить эти муки каждую ночь.
Каждую ночь… Когда каждая ночь будет их ночью? Пока что впереди их ждет только разлука… Они одновременно вздохнули.
— Я улетаю в четыре, — тихо сказала Синтия. Махеш помрачнел и уставился в потолок.
— Но ведь это ненадолго. Правда, любимая?
— Надеюсь. — Ее голос дрогнул.
Ужас предстоящей разлуки тугим, холодным обручем обхватил ее сердце и безжалостно сдавил.
— Я верю, что мы скоро снова будем вместе, — сказал Махеш, пытаясь вдохнуть в свои слова как можно больше оптимизма.
— Конечно. — В ее голосе надежды было гораздо меньше. Она почувствовала, как ее глаза снова затапливают слезы. — О Господи! — внезапно воскликнула она, — я бы осталась здесь с тобой навсегда!
Он притянул ее к себе.
— Ты останешься. Во мне, в моем сердце. А я останусь в тебе. В твоем сердце и в твоем теле. Ведь там уже поселилась частичка меня. Частичка нашего будущего. Не плачь, милая, прошу тебя. — Он вытер слезы с ее щек и, пытаясь приободрить, добавил:
— А теперь пора бы покормить нас самих и наше будущее потомство.
Она сквозь слезы улыбнулась.
— Ты прав.
Через пятнадцать минут в дверь постучали. Махеш вскочил с постели, намотал вокруг бедер полотенце и открыл. Хари, стоя на пороге, передал ему поднос с завтраком и осторожно спросил:
— Когда готовиться к полету?
— Через полчаса, — тускло ответил Махеш. Они завтракали, сидя в постели, подложив под спины подушки. Махеш кормил ее из рук, как ребенка, но Синтия, заметив, что он сам едва успевает есть, возмутилась и плотно сжала губы.
— У-у, — промычала она, покрутила из стороны в сторону головой и ткнула пальцем ему в грудь.
— Ты хочешь, чтобы я снова стал индивидуалистом? Знаешь, это желание покормить тебя из рук появилось у меня еще во время нашего первого совместного ужина в этом замке…
— Тогда разреши и мне покормить тебя. — Она взяла с подноса тост и уложила на него ломтик сыра. — Открывай рот. Благо, мы едим не в общей столовой, а то у Хари и Дипака сложилось бы впечатление, что мы оба впали в детство.
— Видимо, любовь делает из взрослых людей детей, — сказал он и повиновался ее приказу.
Наконец тарелки и чашки на подносе опустели. Махеш убрал поднос с постели и поцеловал Синтию в сладкий рот.
— Твои губы — лучший десерт на свете.
Она рассмеялась.
— Не жадничай. Ты ведь уже почти съел их.
— Но этот волшебный десерт не уменьшился, а, наоборот, стал еще пышнее. И выглядит еще аппетитнее.
Они снова на миг оказались в объятиях друг друга, потом отстранились, и два гневных взгляда упали на ненавистные часы, которые хладнокровно напомнили им о приближающейся разлуке.
— Пора собираться, — уронила она безнадежно.
— А душ? Я собираюсь помыть тебя, Синтия.
— Это что, еще одно из нереализованных желаний, появившихся в первый вечер нашего знакомства?
— Именно… — Он подхватил ее на руки и понес в ванную.
Под теплыми струями душа они развеселились, как дети: намыливали друг друга, швырялись кусочками пены, нежно смывали ее. Потом Махеш укутал ее в большое полотенце и вынес на руках из ванной.
— А после ты намереваешься одеть меня? — спросила она, наблюдая, как старательно он обтирает остатки воды на ее теле.
— Ты ужасно догадливая.
Каждый клочок одежды, наползающий на тело Синтии, казался ей чем-то враждебным, недружелюбным и чужим. Наконец, как узница, она оказалась в плену материи. Махеш принялся одеваться сам, и Синтия заметила, что его движения стали нервными, резкими и угловатыми. Ему, как и ей, стоило огромных усилий скрывать грусть. Она дождалась, пока он оденется, и подошла к нему. Поправила воротничок рубахи.
— Махеш, любимый, я не хочу, чтобы ты провожал меня в аэропорт. Это опасно.
— Нет. Я так решил. И, пожалуйста, не спорь.
— Махеш, умоляю тебя, не делай этого…
Но в его глазах опять появился уже знакомый ей блеск. И Синтия поняла, что он сделает, как решил.
— Безумец! — нахмурившись, сказала она.
Он обнял ее и прижал к себе.
— Не волнуйся, милая. Я буду очень осторожен.
Она тяжело выдохнула. Взывать к разуму безумного упрямца бесполезно. Что ж, будь, что будет. Они не в первый раз рискуют..
Если раньше их любовь казалась только искрой в темноте неизвестности, то теперь она горела ярким, ровным пламенем, озаряя будущее. И если вдруг случится что-то нежелательное, у Синтии в компьютере достаточно материала, чтобы тут же вмешаться.
Она взяла его руку, лежавшую у нее на плече, и сжала.
— Пойдем?
Хари и Дипак ждали их у вертолета.
Перелет через горы и опасные узкие каньоны промелькнул, как короткое сновидение. Вертолет приземлился, и компания пересела в «кадиллак».
— Мы подбросим тебя к отелю, а потом будем ждать за перекрестком. — Махеш сжал ее руку. — Все будет хорошо.
— Верю…
Вскоре машина уже лавировала по дорогам Катманду и наконец остановилась у «Астории».
На сборы вещей у Синтии ушло минут пятнадцать. Старая журналистская закалка не подвела. Переодевшись в джинсы и рубаху, она позвонила в приемную. Последовала процедура сдачи номера, прощание с администрацией и служащими отеля, ее торопливый автограф в книге регистрации…
И ни одного провожающего! Что ж, слава Богу…
Синтия вышла из отеля и заторопилась к перекрестку. Вскоре она уже сидела рядом с Махешем.
Как только машина тронулась с места, Махеш взял ее руку в свою. Почти всю дорогу они сидели молча, как будто боялись заговорить, и в какой-то миг Синтии показалось, что эта поездка рядом с ним будет длиться вечно.
Но вечность — это другое измерение. Реальность этого мира жестоко напомнила о себе, когда «кадиллак» въехал на автомобильную стоянку возле аэропорта. Проснувшаяся память о расставании застучала в виски и снова сдавила сердце.
— Мы ведь ненадолго расстаемся, Синтия, сказал Махеш.
— Я знаю, — ответила она.
Она слышала, как неубедительно прозвучали ее слова. Он повернулся к ней и убрал со лба короткую прядь волос.
— Знаешь, не стригись больше. Ты будешь выглядеть женственнее с длинными волосами, — сказал он.
— Еще одно старое, тайное желание? — улыбнулась она. — Тебе, правда, хочется, чтобы я отрастила волосы?
— Да. Тогда я смогу кутаться в них, целуя тебя.
Он обхватил рукой ее затылок… Поцелуй был пламенным, жадным, но недолгим.
