— Замолчи! Ты не знаешь, о чем говоришь!
— Ты живешь здесь, а твой дом в горах гниет. — И я не знаю, о чем говорю?! — у нее задрожал голос. — Продай его, сожги или вернись в него — но пусть твоя жизнь продолжается.
Дэн, стиснув губы, указал на дверь.
— Уходи!
— Я уйду. Но вы с Анной могли бы поехать вместе со мной. Мы поселились бы в Нашвилле, вместе бы ездили в турне. Это еще не поздно сделать. — Джесс посмотрела в его потемневшие глаза, и ее гнев рассеялся. — У нас получилось бы, если бы мы хотели жить вместе. — Ее глаза наполнились слезами, но она смахнула их, надеясь, что Дэн ничего не заметит. — Знаешь, ты никогда не говорил, что любишь меня. По-моему, ты просто меня не любишь.
Дэн долго молчал, затем промолвил:
— Да, наверное, не люблю.
Джесси, отворив дверь, вышла в коридор и обернулась.
— Все очень плохо, потому что я люблю тебя, шериф. Очень люблю, черт побери.
Джесси захлопнула дверь и не оглянулась, услышав, как она открылась. Она знала, что Дэн смотрит ей вслед; она буквально чувствовала затылком его взгляд. Но она не обернулась. Если хочет остановить, достаточно просто окликнуть ее.
Но единственным звуком в коридоре были приглушенные ковром ее шаги. Она поспешно спустилась вниз и вышла. О том, что она плачет, Джесс поняла лишь тогда, когда пронизывающий декабрьский ветер обжег ее влажные щеки.
Пора возвращаться домой.
— Эта песня точно будет хитом. Наверное, ее можно сделать заглавной песней альбома.
Джесс едва взглянула на листы нотной бумаги, которые показывал ей Билли.
— Как скажешь.
— Я заказал на понедельник студию звукозаписи и договорился с музыкантами.
— Замечательно.
— Но мы не будем записывать все песни сразу. — Билли раскрыл другую папку. — Например, над этой стоит поработать. Она немного затянута в середине, и слова нужно переделать.
— Хорошо.
Билли пристально взглянул на нее.
— Ты ведь не знаешь, о чем я говорю.
— «Небеса в полночь», — ответила Джесси. — У меня не получилась середина, так?
— Верно. — Сдвинув ковбойскую шляпу на затылок. Билли откинулся на спинку кресла. — Не хочешь рассказать, что стряслось?
Джесс взяла чашку, попробовала холодного кофе.
— Не хочу.
— В Колорадо случилось что-то такое, о чем мне следует узнать?
— Нет.
— Значит, дело в мужчине, — вздохнул Билли. — Я посмотрел твою музыку. Не знаю, когда ты сочиняешь лучше: когда счастлива или когда в отчаянии. От последних песен у меня едва не разорвалось сердце. Я точно не могу ничем помочь? Хочешь, отправлю ему билет до Нашвилла?
— Он не возьмет. — Джесси снова уставилась в ноты. — Давай лучше поговорим о том, кто будет делать снимки для обложки альбома.
— Тебя придется сильно гримировать. Выглядишь ты просто ужасно.
— Спасибо. Билли нахмурился.
— Ты все еще собираешься выступать в Колорадо?
— Да. Я дала слово.
— Группу возьмешь?
— Нет. Полечу одна. Меня не будет всего один вечер.
Она не станет высматривать Дэна в зрительном зале, но, наверное, поздоровается с Бесс.
И с Грейс, и с Амосом. Может быть, выпьет чашечку кофе у Мейзи перед тем, как вернуться в аэропорт.
Может быть, сердце у нее и не разорвется.
Не обращая внимания на озабоченное лицо Билли, Джесси сделала вид, что поглощена нотами. Ей не хотелось обсуждать, почему она не может есть, спать и строить планы на летние гастроли. Ей не хотелось отвечать ни на какие вопросы. Она хотела иметь лишь музыку, Дэна и Анну. Писать песни и жить в Колорадо, но желание это было неосуществимо.
Дэн не любит ее, и с этим ничего нельзя поделать. Как поется в песне: «Я не могу заставить тебя полюбить меня».
Жаль, не она написала эту песню. Этими словами все сказано. Она любит Дэна Макадамса, но не в силах изменить себя и то, чем она занимается. Вот и все. Закрыв уши руками, чтобы не слышать рассуждения Билли по поводу обложки альбома, Джесси старалась не залить слезами Ноты своего будущего хита.
— Грустно здесь, правда? Передай мне сливки. Пододвинув Амосу вазочку, Дэн снова углубился в изучение утренней газеты. Стул слева от него, где обычно сидела Джесси, теперь занимал грузный незнакомец, постоянно чихающий и сморкающийся. Дэн поднял газету выше.
— Джесси тебе не звонила?
— Нет.
— А мне звонила, — гордо объявил старик. — Вчера вечером.
Дэн еще глубже уткнулся в газету. Он отдал бы все, лишь бы услышать ее голос.
— Она будет здесь двадцать третьего. Прилетит утром и сразу же поедет в Голд-Сити. Я предложил встретить ее, но она сказала, что не хочет обременять меня.
— Очень мило с ее стороны.
Дэн отложил газету, понимая, что ему все равно не удастся прочесть прогноз на предстоящие футбольные матчи.
— Ты уже купил билеты? — кудахтал Амос. — Их расхватывают, словно горячие пирожки. Говорил же, эта девчонка соберет полный зал.
Дэн нахмурился. «Эта девчонка» была причиной многих его бессонных ночей.
— Что ж, это у нее хорошо получается. Ну, мне пора на работу.
— В это время года в гостинице не может быть много приезжих, — заявил старик. — И никаких чрезвычайных происшествий не было. В городе сейчас тише, чем в церкви. Выпей еще чашечку кофе, поболтай со мной.
Дэн не хотел кофе, не хотел разговоров о Джесси, но он не собирался обижать старого друга. Мейзи снова наполнила ему чашку, и он вернулся к Амосу.
Амос откашлялся.
— Я давно знаю тебя, еще с тех пор, как вы с Уэйдом были детьми. Я знал ваших отца и мать, я помню, как ты женился, уехал отсюда и вернулся, чтобы похоронить брата и Сюзи.
— Амос, я…
Старик поднял вверх морщинистую руку.
— Знаю, сынок. Ты не хочешь говорить о прошлом, и я тебя нисколько не виню за это, но тебе нужно двигаться вперед, и я — тот человек, который говорит тебе об этом.
Дэн молча ждал. После завтрака он вернется в гостиницу и будет сидеть у себя в кабинете. Поправимся: в кабинете Уэйда. Он будет притворяться, что работает, стараясь не думать о сероглазой блондинке с улыбкой, от которой у него подгибаются колени, и голосом, покорившим его сердце.
— Ты позволил ей уехать. — Они оба прекрасно знали, кого имеет в виду Амос. — На мой взгляд, большая ошибка. — Амос принялся за кофе, словно собираясь с мыслями. — Я тоже похоронил жену. В том же году, что и ты, и с тех пор не проходит и дня, чтобы я не скучал по ней, вспоминая, как она бранила меня.
— Она готовила великолепное овсяное печенье.
— Да. Самое вкусное, — вздохнул Амос. — Так вот, главное — ты должен идти дальше. Когда станешь таким старым, как я, похоронишь многих друзей и большинство родных, а также кое-кого из молодых, кто обязан был тебя пережить, ты поймешь, что я имею в виду.
