– Вы родственница мистера Брасса? – учтиво поинтересовалась та.
Дороти замялась, не зная, что сказать. Может ли считаться родственницей женщина, знающая каждую родинку на его теле?… И потом, какое сейчас имеет значение – кто они друг другу?
– Я… Мы очень близки.
– Боюсь, что это не одно и то же… Мы не вправе давать информацию о состоянии здоровья наших пациентов никому постороннему…
– Пожалуйста, скажите только, он не… не… – Она так и не смогла выговорить страшное слово.
– Простите, – твердо произнесла медсестра. – Но я действительно не могу вам ничего сообщить. Сегодня после полудня будут вывешены списки всех наших больных. Из них вы узнаете то, что вас интересует… В общих чертах, конечно, а подробности уточните, пожалуйста, с врачами. Но до консилиума, я думаю, они вам тоже ничего определенного не скажут.
Дороти до крови закусила губу. Ждать до полудня, ждать потом еще – нет, она не выдержит.
– У нас скоро откроется кафе. Перекусите что-нибудь, подкрепитесь горячим крепким кофе… Нельзя же так. На вас лица нет! А может, примете что-нибудь сердечное?
Для сердца мне не лекарство нужно, горько подумала она, а хотя бы увидеть его, обнять, поцеловать… Сглотнув слезы, Дороти побрела прочь.
С улицы больничные окна первого этажа, матовые понизу, почему-то повергли ее в панику. Она здесь, где растет трава, шелестят листья, а он – там, наедине с собой, отделен от яркого мира мутно-белым стеклом… Нет, пусть уж лучше я буду в таком же бесцветном больничном коридоре, решила она и снова направилась туда. В холле присела на диван, неприязненно отметив про себя белый чехол, которым он был покрыт. Время на часах тянулось бесконечно, словно стрелки прилипали к циферблату.
– Дороти! – вдруг услышала она знакомый голос и от неожиданности вздрогнула. Клод направлялся к ней, ведя под руку довольно молодую женщину, удивительно на него похожую. – Я рад, что ты здесь. Вчера мне не удалось до тебя дозвониться. Как ты узнала?
– Из телевизионных новостей, – ответила она, а про себя подумала, что глупо с его стороны интересоваться сейчас такими подробностями. Схватив Клода за плечи, Дороти умоляюще заглянула ему в лицо. – Скажи мне правду… Он… он… умирает?
– Господи, почему ты так решила?
Он увидел, как она побледнела. У нее и в самом деле ноги подкашивались.
– Мама, ну скажи ей, что об этом и речи нет.
– Успокойтесь, пожалуйста. К счастью, беда миновала нас. Я бы не пережила, если бы мне пришлось хоронить брата.
– Я бы тоже. – Дороти разрыдалась.
– Поверьте, он выкарабкается.
Низкий, бархатный, успокаивающий голос женщины показался Дороти знакомым.
– Давайте познакомимся, – вежливо сказала та. – Меня зовут Мэгги.
Ах, вот с кем я разговаривала по телефону у Эдди дома! Она моментально вспомнила свою тогдашнюю нелепую ревность. Почувствовав на себе любопытствующий взгляд, Дороти представилась:
– Меня зовут Дороти Ламбер.
– Я поняла, кто вы. – Многозначительно помолчав, Мэгги добавила: – Я собирала вещи Эдди и видела самолетные билеты на Майами…
Дороти, чуть смутившись, опустила глаза.
– Я хочу увидеть Эдди…
– Это невозможно! – воскликнул Клод. – Нас с мамой не пустили дальше порога палаты с барокамерой.
– А если попросить врача. Может, он сжалится?…
Мэгги поняла, что бесполезно ее отговаривать. Для любящего человека преград нет.
– Попробуй, моя дорогая, – улыбнувшись, сказала она. – Даже издали увидев тебя, он получит полезный ему сейчас допинг.
– Это на втором этаже, – подсказал Клод. – Тебе главное проскочить медсестру у лестницы, удачи.
Дороти повезло, «цербера» на месте не оказалось, но она долго блуждала по больничным коридорам, читая на дверях таблички, как вдруг – кто бы мог подумать! – налетела на собственного родного брата Дональда. Оба застыли от неожиданности.
– Ты как сюда попала? – оторопело спросил он.
– А ты?
– Меня вызвали ассистировать довольно сложную операцию. Я уже двое суток торчу здесь. Больной оказался не совсем готов… Но ты-то какими судьбами?
– Здесь находится человек, за которого я собираюсь выйти замуж, а меня не пускают к нему. Дональд, попроси, чтобы меня пропустили! – выпалила она.
Сама новость, обрушившаяся на него, обескураживала наповал. Неужели сестричка влюбилась в кого-нибудь из здешних врачей? А почему нет? Такому своему умозаключению он даже обрадовался. Отец с матерью тоже будут довольны этим выбором. В семью войдет человек, не чуждый профессионально, что уже доброе предзнаменование.
– В каком отделении он работает?
– Он здесь не работает, – пролепетала взволнованная Дороти. – Его привезли меньше суток назад и поместили в барокамеру.
– Постой. Так это Эдди Брасс?… Тут вся больница на ногах из-за него. Журналисты, телевидение… Насколько можно судить, он человек выдающийся… Так вот кто твой избранник, моя дорогая?
– Какое это имеет значение, Дональд? Да будь он хоть уборщиком на пляже!… Я хочу его видеть. Сейчас. Немедленно. Помоги, – умоляла она.
– По-моему, насколько я в курсе, с ним уже все в относительном порядке, но ты все равно сможешь посмотреть на своего парня только через малюсенькое окошко. Сейчас твой аквалангист проходит курс оксигенации под давлением, то есть его кровь насыщается кислородом. Он слишком быстро поднялся с большой глубины на поверхность. Это опасно, потому что грозит обширной эмболией – закупоркой кровеносных сосудов пузырьками азота.
– Эмболия? – Одно это слово ввергло Дороти в ужас. – От этого умирают?
– Необязательно. В подобных случаях особенно важно, чтобы пострадавшего как можно быстрее доставили в больницу. Брасса же подобрал вертолет береговой охраны, поэтому шансы на удачу достаточно велики, – успокаивающе улыбнулся Дональд. – Сейчас в камере такое же давление, как на той глубине, с которой поднимался твой парень, – продолжил он. – Постепенно давление будет снижено до нормального. Все это время Брасс будет находиться под наблюдением медперсонала. Я попробую договориться насчет тебя. Пойдем.
Две женщины в белых халатах с любопытством глянули на Дороти, но возражать не стали.
– Посмотри сюда. – Дональд ввел ее в комнату, посреди которой помещалось нечто вроде саркофага или миниатюрной, рассчитанной на габариты человека-великана, подводной лодки. Сквозь щель-окошко за толстенным стеклом можно было наблюдать за больным, лежащим внутри. Но главное, конечно, – десятки приборов, заполнявших комнату, регистрировали его состояние.
В этот момент никто не догадывался, что сердце Дороти намертво сковал ужас от невозможности повернуть время вспять, когда ничто не предвещало беды, а были молодость, любовь, страсть, сомнения и надежды.
