и обновление оборудования.
Нужно быть безумцем, чтобы так идеально все спланировать. Нам не выбраться. Бензиновое орошение идеально сыграло свою роль.
Огонь был повсюду. Он нещадно уничтожал и уже перекинулся на лестницу, поэтому, спуститься было невозможно. Единственный вариант вернуться в мой офис и прыгать на гравий. Сломанная конечность ничто по сравнению с жизнью.
Стул, которым я хотела разбить панорамное окно оказался на редкость тяжёлым, а трехкамерное стекло — крепким. Под зловещий треск балок я что есть силы врезалась стулом в стекло и с каждым ударом силы покидали меня.
Осознание того, что мы в ловушке и она станет последним что мы увидим, становилось осязаемым, поднимало панику наверх. Связывало по рукам и ногам.
Смерть уже казалась не такой ироничной, смерть казалась бездушным монстром, который заживо сожрет наши тела и не подавится. Никто не услышит наших криков и последнее, что запомнится — это боль разрушающая сознание, испепеляющая наши тела.
Невыносимо стало, когда начали с треском обваливаться балки и, в момент полного отчаянья, по окну расползается паутинка. Кто-то сверху, тот в кого я никогда не верила, решил, что это ещё не конец. Мои муки ещё впереди.
Стекло обвалилось давая шанс на необходимую свободу, впуская запах боли горящих оливковых ветвей.
— Фабрицио, вы первый!
— Нет, дочка! — подталкивает меня к битому стеклу. — Первая — ты!
За его спиной сыпется облупленная штукатурка, пламя загоняет нас в тупик, оставляя для выбора считанные секунды.
— Я не собираюсь с вами спорить, — перехватываю его руки, но мужчина оказывается проворнее и с силой выталкивает меня из окна.
Жесткий гравий впивается в колени, локти и ладони сдирая кожу до крови.
— НЕТ!!! — мой крик тонет в оглушающем грохоте обвалившейся крыши и я ничего не соображая, несусь ко входной двери, где орудует пламя. — НЕ-Е-ЕТ!!!
Чужие, крепкие руки обхватывают меня за талию, резко опрокидывая назад.
— ОТПУСТИ МЕНЯ! ПУСТИ! ФАБРИЦИО!!! — кричу. Не слышу собственный крик.
Мы валимся на землю, снова больно ударяясь. Но эта боль ничто по сравнению с кровоточащей душой.
Не помня себя и, ничего не видя перед собой, я кричу скрывая связки, отбиваюсь и ползу в сторону входной двери. Падаю, и снова ползу.
Мне все рано.
Он жив.
Нет.. только не так.. .
— Сандра! Нет! Не лезь!
Рёв пожарной сирены смешивается с воем скорой помощи. Повсюду крики людей.
Меня попрежнему кто-то держит крепко прижимая к каменной груди. Мы сидим на земле.
— Все хорошо.. . — Пальцы проводят по волосам, гладят спину. Мой вопль тонет в крепкой груди облаченной в белую рубашку. — Все хорошо.
Родной запах. Родной голос. Кемаль.
— Все хорошо. — Как заведённый.
Все меркнет. Все гаснет. Куда-то подевался свет. До сих пор нечем дышать. Кашляю. Внутри пусто.
— Все хорошо. — Неосознанно раскачивает меня из стороны в сторону.
Нет, не хорошо. Я только что потеряла.. папу.. .
Здесь было тихо и пахло смертью.
Настолько тихо, что была слышна каждая затяжка курившего: лёгкое потрескивание тлеющего табака уничтожающего бумагу на пути к фильтру.
Трое мужчин находились в цокольном этаже особняка Кемаля. У него не было времени выбирать место, где подохнет эта мразь Адольфо Грассо. Поэтому, интуитивно, привёл сюда.
Сам Адольфо сидел на стуле. Именно он излучал смерть. В его запястья впивались грубые верёвки, режа кожу до крови, а на лице уже красовались гематомы. Кемаль не смог удержаться и ударил его на глазах у сотни людей, когда он поджав хвост пытался улететь из аэропорта Фьюмичино (Рим).
Но, стоит отдать должное — мужчина достойно выдерживал угнетающий тишину.
Третьим был неожиданный гость. Марко Бруно. Тот, кому Кемаль чуть ли не продал душу, чтобы отыскать подонка. Марко сидел на диване, пытаясь трезво оценить ситуацию. Что изменит смерть Адольфо и какие неприятности она может за собой повлечь?
Кемаль же в этом вопросе был не так сентиментален. Единственный, почему он тянул, это потому, что не мог определиться: для начала выколоть ему глаза или, отрубить пальцы?
И где, черт возьми, сейчас находится Рамазан, со своим паяльником, когда он так нужен?
— Я полагаю казнь на сегодня отменяется. — Ухмыляется Адольфо заставляя две пары глаз метнуться к его фигуре.
— С чего такие выводы? — покачивая ногой, поинтересовался Бруно.
— Вы все медлите и медлите, — смотрит на носы своих пыльных туфель, — знаете, это как с суицидником, — подливает масло в огонь, потому что у Кемаля перед глазами вспыхивает образ брата, — если не убьёт себя впервые минуты, когда ему в голову пришла эту идея, то он станет вечно оттягивать смерть, находя какие-то оправдания, доводы для своей никчемной жизни.
Этот сукин сын ещё долбанный психолог?
— Вы думаете меня не ищут? — горько улыбается. — Тяните время. Продолжайте.
— Если он сейчас не заткнется, я оболью его бензином и подожгу его гнилую плоть, а перед этим, затолкаю в горло бутылку с отравой. — Цедит Кемаль. Он не в себе. Сейчас он перестал держать ситуацию под контролем. Наверное, поэтому здесь и присутствует Марко Бруно.
— Оригинально. — Заключает Адольфо.
— Он издевается? — Кемаль разводит руками поворачиваясь к Марко: — Нет, сначала я вырву его язык!
— Остановись! — перебивает его Бруно. — Неужели ты не видишь? Человеку нужна исповедь.
Марко не настолько ослеплён раздирающим гневом, поэтому решает подыграть Адольфо в его бесполезной игры.
— Расскажи нам, каково это обижать беззащитных, маленьких девочек? Твоё Эго унизили и ты решил дать девчонке отпор?
— Это говоришь мне ты, — Адольфо пренебрежительно сплёвывает на пол, — тот, кто в грязном переулке, путём насилия лишил девственности Камиллу Дель Сарто?
Марко делает вид, что не видит удивленного взгляда со стороны Кемаля.
Он не должен был этого услышать.
— Мы сейчас говорим не обо мне. — Спокойно произносит, чувствуя как кобура, маняще впивается ему в рёбра. Так и хочется закрыть ему рот, пустив пулю в лоб. — Моя исповедь закончилась тогда, когда Гаспаро Дель Сарто убил меня. Господь смиловался надо мной и я попал в рай! — ухмыляется. Разводит руками.
— Эту мелкую сучку Дель Сарто, давно нужно было поставить на место. — Переводит взгляд на Кемаля в надежде разбудить его зверя, потому что с Бруно — дохлый номер.
— Ещё раз грубо отзовёшься о моей жене, я тебе рот разорву.
