— Не пришлось — что?
— Спать с Крафтом, чтобы он дал тебе денег. Я бы тебе помог. Я верну ему эти деньги. Может, это поможет… поможет тебе меня простить. Я не знаю. Это глупо. Но вдруг… Это же все из-за меня! Если бы я тебя вчера выслушал…
— Саймон Крафт, — устало сказала Кайли, которой лень было играть в словесные игры, да и скрывать тут нечего, что уж, — конечно, пытался со мной переспать. Сначала. А потом он все-таки выпытал у меня, в чем дело и зачем мне деньги, и после этого мы полночи занимались тем, что он меня ругал, а я слушала. — Она нежно улыбнулась. — О, как он меня ругал! Это был шедевр, Дэвид! Так меня не ругал никто и никогда! Пожалуй, это будет одним из лучших воспоминаний в моей жизни.
Она видела, что он пытается осознать происходящее.
— То есть…
— То есть мы не переспали. Нет. Хотя я была готова. Я на все была готова. У меня никого в тот момент не было, чтобы что-то сделать за меня.
Кайли не хотела, чтобы это прозвучало так… обвиняюще. И Дэвид отступил, съежился. Она никогда не думала, что такой высокий и представительный человек может так вот съежиться.
— Извини, — сказала она искренне, — я правда тебя ни в чем не виню.
— Зато я себя виню. Как я мог не выслушать человека, которого люблю?
Настал ее черед попятиться к стеночке.
— Что?..
— Я тебя люблю, — повторил Дэвид. — И знаешь, это чертовски приятное чувство… Когда надежда на что-то есть… А сейчас я сам у себя ее отнял. Если бы я только выслушал тебя вчера, я бы помог тебе сразу. Но теперь ты мне не поверишь.
— Откуда ты знаешь? — прошептала Кайли.
— Такие вещи очень трудно простить. И если их не простить, они всегда будут стоять между людьми. И я не уверен, имею ли вообще право… претендовать на твою благосклонность.
Это прозвучало так по-старомодному, что Кайли развеселилась.
— Что-то из твоих мюзиклов?
— Не понял?..
— Вот это — «претендовать на благосклонность»?
— Не помню. Может быть.
— Ну попробуй, — сказала она милостиво.
— А можно?
— Нужно. — Она хотела засмеяться, но опасалась, что Дэвид подумает, будто она смеется над ним, так что просто улыбнулась — широко-широко. — Вообще-то я даже не считала тебя виноватым, Дэвид. Я и не думала, что ты в меня влюблен. Ты мой начальник, ты поймал меня на шпионаже, твой гнев вполне понятен. Особенно учитывая то, как я сама себя грызла все это время. И я даже не подумала на тебя обижаться. Я даже не могла бы надеяться, что ты мог бы когда-нибудь меня полюбить.
Он прикоснулся ладонями к ее горящим щекам.
— Но я люблю тебя. И это правда.
— Как и я тебя.
— Я могу в это верить?
— Да.
Они целовались. Где-то внизу хлопнула дверь, простучали чьи-то шаги — Дэвиду и Кайли не было до этого никакого дела. Их мир, казавшийся узким, как эта лестничная площадка, внезапно раздвинулся в бесконечность. Поразительно, сколько всего может подарить один настоящий поцелуй. Целую сказку — на всю жизнь. И Дэвид почему-то отводил у Кайли со лба челку, будто она ему мешала. Ну не мешала же в самом деле?..
— Значит, у меня теперь есть надежда? — пробормотал Дэвид в какой-то момент.
Кайли засмеялась.
— Как и у меня.
Цвели яблони.
Кайли и не подозревала до сих пор, сколько тут этих деревьев. Чертовых деревьев, как сказал бы Дэвид. Он очень часто говорит «черт», и его никак не отучишь, и, по всей видимости, это совершенно бесполезно. Придется терпеть всю жизнь. Всю жизнь — какие хорошие слова!
Солнце только что встало, и в его ласковом свете цветы яблонь казались не белыми, а бледно-желтыми. Над ними с басовитым гудением вились уже проснувшиеся пчелы.
Осенью будет много яблок. Они будут падать и застывать круглыми звездами в траве.
Кайли свернула на лесную тропинку. Тут уже пахло хвоей и землей, и птицы деловито чирикали в ветвях, возились там — просыпались.
— Ма-ам! — крикнула Кайли, миновав очередные кусты. — Мам, ты где?
И тут же увидела ее. Глэдис, в джинсах, кроссовках и розовой куртке, стояла, прислонившись к забору — две досочки да столбики, ужасный забор! — и самозабвенно кормила донельзя счастливого Эдельвейса сахаром и морковью. Из карманов куртки непочтительно торчала ботва.
— Мам, он же лопнет, — сказала Кайли, останавливаясь рядом. Эдельвейс шумно дохнул ей в лицо — поздоровался.
— Не лопнет. Он слишком здоровенный для этого. Ему эта морковь на один укус. А сахар и вовсе.
— Вот поймает тебя конюх…
— Конюх тут просто прелесть. Обещал меня покатать в тележке.
— Сам впряжется и будет возить?
— Кайли!.. Лошадь запряжет. Не этого, конечно. А жаль.
Кайли вздохнула и взяла мать под руку.
— Давай, скармливай ему эту морковку — и пойдем. Я хочу, чтобы ты мне помогла.
— Я же и должна тебе помочь, как мы договорились. Просто ты очень рано встала. Я думала, что успею.
— Ну, ты успела, так что скармливай и идем, давай.
Они общими усилиями докормили Эдельвейса и медленно пошли обратно к дому. Глэдис шла, засунув руки в карманы.
— Какой хороший сегодня день, — сказала она, глядя на небо. — Просто прекрасный.
— Иначе и быть не может.
— Может, дорогая, может.
— Не у нас, не здесь и не сейчас.
— Возможно, ты и права. А помнишь, как лет пять назад… — начала мать и что-то говорила еще, но Кайли уже не слушала. Она увидела человека на тропинке среди яблонь и сразу — хотя еще лица не было видно — поняла, что это он.
Только он, и никто другой. Кто еще может искать ее в саду рано утром?
Говорят, видеть жениха в день свадьбы до входа в церковь — плохая примета. Говорят, что ничего хорошего из этого не выйдет.
Да пусть говорят. Мало ли какую чепуху болтают люди.
И Кайли быстро пошла, а потом побежала навстречу.
