индульгенцию, чтобы начать жизнь с белого листа…
Мои слова явно задели ее: это было видно по побелевшему лицу, по сжатым челюстям. И все же она стерпела это. Невиданная вещь для той Риммы Феликсовны, какой я ее всегда знала.
Может, люди и в самом деле меняются?
– Я это заслужила, – произнесла она после паузы. – И я это принимаю. Но, Оля, пожалуйста…
Ее тон сделался просительным, в нем ясно сквозило отчаяние.
– Не ставь точку. Я знаю, что Глеб натворил всякого… но это ведь не его вина – моя. С самого начала. Я так…
Ее голос вдруг сорвался, словно под действием нежданных эмоций, и она резко глотнула воздуха, пытаясь вернуть себе былое спокойствие.
– Я так ждала его, моего мальчика, – продолжила наконец, но губы ее все равно дрожали, выдавая слабость. – Столько неудачных попыток, столько боли, столько слез, столько страхов… Он для меня всем миром стал, понимаешь, Оля? А уж когда его отец умер… любовь к сыну приобрела вселенские масштабы. Я слишком пеклась о нем, потому что он – все, что у меня было. Я поступала неправильно, воспитала не так – но это не со зла. От любви. Просто не могла по-другому.
У меня не поднялся язык осудить ее или даже прервать эту исповедь. Она, наверно, была права. В том, что мы не знаем, как там – на месте другого человека.
– Я настолько жила Глебом, что, по сути, у меня не осталось своей собственной жизни. Поэтому я жила его жизнью… вмешивалась в нее, диктовала, как лучше…
Она жадно глотнула внезапно иссякший в легких воздух и решительно продолжила:
– Все его грехи – это прежде всего мои грехи. Суди меня, ненавидь меня, но, пожалуйста… попытайся его понять. Он ведь неплохой человек, ты сама знаешь. Ты же разглядела в нем что-то, раз вышла за него замуж…
Перед глазами встал Глеб: такой, каким я его встретила впервые. Такой, в какого безоглядно влюбилась…
Горечь и тоска зашевелились внутри, но я не могла позволить этим чувствам диктовать мне, что делать. Они были чертовски плохими советчиками в подобной ситуации.
– Отдам вам должное, Римма Феликсовна, – ответила свекрови, подавив непрошеные эмоции. – Вы действительно постарались на славу. Но и Глебу уже не пять лет – к сорока годам пора бы уже нести ответственность за свои поступки и жить собственной головой.
Сказав это, я поднялась со скамейки и отыскала глазами сына в компании других детей.
– Я не могу сказать, что прощаю вас, – проговорила размеренно, – но и ненависти у меня нет. Вы – бабушка Тео и останетесь ею навсегда, как и Глеб – его отцом. Тео любит вас обоих и я никогда не стану препятствовать тому, чтобы вы и ваш сын с ним виделись. Но на этом – все. Пожалуйста, не нужно больше этих разговоров. Не нужно бередить мне душу, в которую вы оба так смачно наплевали. И если действительно раскаиваетесь хоть немного – просто дайте мне спокойно жить. Я ведь больше ничего не прошу.
Договорив, я оторвала взгляд от Тео и повернулась к свекрови… почти уже бывшей свекрови.
– До свидания, Римма Феликсовна. Захотите увидеть Тео – просто позвоните.
Кинув на нее последний взгляд, я пошла к сыну, который тоже для меня теперь стал целым миром.
Но я знала, что никогда не сделаю из него подобия его отца. И за этот урок можно было даже быть благодарной Римме Феликсовне.
Погрузиться в работу и не думать ни о чем, как мечтал о том Ланской, не вышло. Вернее, он вроде как выполнял привычные задачи, подписывал бумаги, почти не глядя и зная, что в документах все в порядке, даже заставил себя сходить в кафе и впервые за пару дней полноценно поесть, но захватывали его мысли вовсе не о делах или рутине. Он без конца думал об Оле, о сыне, о своей перед ними вине.
И о Божене, которая оказалась совсем не такой, какой ему казалась вначале. Хотя, надо было признаться перед самим собой – если бы она осталась для него той эфемерной и невесомой нимфой, которая рисовалась в воображении при первой же мысли об этой женщине, все равно интерес угас навсегда. А от того, что все же когда-то появился, становилось тошно.
– Рита, найди мне самого грамотного юриста в области недвижимости, – дал он задание секретарше, после обеда окончательно придя к тому решению, над которым размышлял уже довольно приличное время.
– Планируете покупку? Продажу? Дарение? – тут же деловито осведомилась Рита.
Ланской поморщился. В последнее время казалось, что кругом враги. А он собирался скрыть то, что планировал сделать для Тео и Ольги.
– Он на то и должен быть грамотным, чтобы разбираться во всех нюансах, – отрезал Глеб и добавил мягче: – Найди. И быстро. Пожалуйста.
Рита кивнула и, выйдя из кабинета, вновь оставила Ланского наедине с мыслями. Итак, ту долю в квартире, что они покупали вдвоем с женой, Глеб собирался переписать на Ольгу. Нет, это не были отступные, просто сделать так Ланскому казалось правильнее всего. И, кажется, он уже начал смиряться с мыслью о том, что потерял жену. Потому что ни черта не мог понять, как действовать дальше.
– Хорошо, что ты сам позвонил, – сказала ему Ольга отстраненным ровным голосом, когда они встретились в небольшом ресторанчике вечером того же дня.
Внутри заворочалось то, чему он не давал некоторое время ни единого шанса – надежда. Не давал, потому что знал – падать с небес на землю будет не просто больно, а смертельно.
– Я как раз хотела просить тебя приехать, чтобы обсудить все, что нам предстоит, – пояснила жена, устроившись за столиком, пока Ланской стоял, забыв, как произнести хоть слово.
– Что нам предстоит? – хрипло выдохнул он, присев напротив.
Схватил со столика бокал, плеснул туда щедрую порцию воды из небольшого кувшина и, выпив до дна, наполнил снова.
– Я о разводе, Глеб, – тише сказала Ольга и помотала головой, когда официант предложил ей меню. – Мне только кофе, пожалуйста.
Ланской же
