Ознакомительная версия.
С трудом поборов импульс броситься к ней, Антониос отвернулся. Линсей собрала вещи и, не взглянув на мужа, молча выскользнула из комнаты.
На студенческий кампус гуманитарного факультета спускались сумерки. Линдсей шла мимо статных кирпичных зданий, позолоченных лучами угасающего вечернего солнца, не замечая их красоты, хотя в такие часы колледж по праву заслуживал звание одного из самых примечательных местечек на северо-востоке Америки. За ней, точно зловещая тень, следовал Антониос, и она ощущала его гнев и негодование.
Они миновали несколько учебных корпусов. Возле некоторых нежились на солнышке студенты, наслаждаясь последним октябрьским теплом. Колледж был в пригороде Нью-Йорка, и сюда только-только пришла первая прохлада, листья лишь начинали желтеть, но после долгого жаркого лета все с радостью встретили осень.
– Где ты живешь? – спросил Антониос.
– Через улицу, – тихо проговорила девушка.
Напротив в ряд стояли дома для преподавателей колледжа, обшитые вагонкой, покрашенные в яркие цвета и с крылечком, на котором стоял шезлонг или кресло-качалка. Линдсей любила сидеть вот так перед домом, наблюдая за людьми вокруг… Ее жизнь была неким подобием театрального зала, в котором она всегда была зрителем, не поднимаясь на сцену. Так продолжалось до встречи с Антониосом. Он словно разбудил ее ото сна, показал, что значит жить.
Они взошли на крыльцо, и она принялась искать ключи. Антониос стоял рядом и ждал. Его присутствие явно сказывалось на Линдсей: она с удивлением ощутила, что руки трясутся и она не может вставить ключ в скважину. Дело было не только в его близости, все эти новости, что Антониос бросил ей в лицо, мешали сосредоточиться, заставляя снова и снова обдумывать предстоящие перспективы: возвращение в Грецию, встречу с родными мужа, необходимость разыгрывать из себя счастливую молодую жену, вечеринки и обеды, званые вечера, где она будет в центре внимания…
– Позволь, я помогу, – произнес муж внезапно, и, к удивлению Линдсей, голос его прозвучал мягко.
Взяв ключ из ее рук, он вставил его в скважину и повернул, а затем открыл дверь.
Пробормотав слова благодарности, она вошла в душную и пыльную прихожую отцовского дома. Странно было входить сюда с Антониосом – он никогда не видел, какой была жизнь Линдсей до встречи с ним.
Она включила лампы, осветив узкий коридор, в котором едва помещались книжные полки, прильнувшие к каждой стене, и на каждой громоздились книги. На полу их было еще больше, и стопки угрожали вот-вот рассыпаться, на столе не было свободного места от учебников и документов. Линдсей привыкла к этому интерьеру и перестала замечать беспорядок. Но сейчас вдруг ощутила неловкость, понимая, каким, должно быть, маленьким и неубранным кажется ее гостю отцовский дом.
Она направилась к лестнице.
– Пойду упакую вещи.
– Тебе помочь?
Удивленная такой заботливостью Антониоса, Линдсей повернулась к нему. С чего бы ему ее опекать?
– Нет, – ответила она. – Я справлюсь.
Антониос приподнял бровь.
– Ты уверена, Линдсей? Только что твои руки так тряслись, что ты не могла открыть дверь дома.
Она замерла, чувствуя, как кровь приливает к щекам.
– Может быть, это оттого, что ты сердишься на меня, Антониос, и я это чувствую.
Уголок его рта дернулся.
– А ты считаешь, я не должен на тебя сердиться?
Линдсей закрыла глаза, чувствуя, как ее охватывает усталость.
– Не хочу снова начинать спор. Мы ведь уже решили, что это бессмысленно. Я просто…
– Констатировала факт, – закончил за нее Антониос, и в голосе его явственно прозвучала ирония. – Ну конечно. Прости, что не могу разрядить обстановку.
Линдсей лишь покачала головой – она слишком устала, чтобы спорить.
– Прошу тебя, давай не будем препираться и оскорблять друг друга. Я лечу в Грецию, как ты и хотел. Неужели этого недостаточно?
В глазах его вспыхнул злой огонек, а к щекам прилила кровь. Он шагнул к ней и произнес:
– Нет, Линдсей, этого совершенно недостаточно. Но, так как я действительно просил от тебя только этого и ты, по-видимому, не можешь обещать мне ничего большего, мне придется довольствоваться тем, что есть.
Он посмотрел на нее долгим испытующим взглядом, и Линдсей услышала вдруг собственное прерывистое дыхание и биение сердца. Ей некуда было деться от его глаз, его презрения, и в ней самой закипал бессильный гнев. Куда делась та страсть, что объединяла их когда-то – когда все было совершенно иначе в их отношениях? Когда муж обнимал ее, заставляя ее парить в небесах от счастья. Когда она полагала, что любит его.
Антониос отвернулся, и она, вздохнув с облегчением, пошла вверх по лестнице.
Вытаскивая чемодан из кладовки, Линдсей старалась дышать ровно и медленно. Она сможет это сделать. Она должна – не оттого, что ей нужен развод, а потому, что она обязана Дафне. Ее мать отвернулась от нее, когда она была еще ребенком, и доброта матери Антониоса была для нее точно источник воды в пустыне.
Ступени лестницы заскрипели, и послышался голос мужа:
– Линдсей!
Антониос появился на пороге комнаты – широкоплечий, высокий, он точно раздвинул стены ее скромного жилища.
– Нам нужно торопиться.
– Я постараюсь побыстрей.
Она начала бросать вещи в чемодан, думая при этом, что в ее гардеробе вряд ли найдется что-то подходящее для вечеринок, которые придется посещать. Званые обеды, вечер в честь Дафны… Будучи самым крупным землевладельцем и бизнесменом в окрестностях, Антониос не пропускал ни одного общественно значимого события, и его календарь пестрил датами. И от жены он ожидал исполнения роли хозяйки поместья – а это означало организацию банкетов, способность непринужденно вести светскую беседу, быть очаровательной, сиять красотой и всегда быть рядом – вот только сам он частенько уезжал в командировки.
– Ты оставила много одежды у меня, – сказал Антонио.
В памяти всплыл гардероб в спальне и красивые вещи, что муж купил ей еще в Нью-Йорке, до возвращения домой. Линдсей и позабыла о них, а ведь они висят в шкафу, ожидая ее приезда, точно она никуда и не пропадала.
– Я принесу туалетные принадлежности, – произнесла она и направилась в ванную. По пути нужно было проскользнуть мимо Антониоса, и едва развернувшись в узком проеме двери, она ощутила аромат его бальзама после бритья и почувствовала легкое прикосновение его могучего тела к груди. На долю секунды ей захотелось броситься в его объятия, почувствовать жар его тела, тепло губ на своих губах, то чувство, что ты желанна и любима.
Антониос подвинулся, пропуская ее. Линдсей облегченно вздохнула и, быстро проскользнув мимо, закрылась в ванной комнате, раздираемая противоречивыми чувствами: радостью оттого, что все обошлось, и отчаянием от осознания, что подобный миг не повторится.
Ознакомительная версия.
