В библиотеке Софи смотрела, как Лон наливает себе виски.
— Похоже, у нее к тебе слабость.
— Праздничные дни. У нее ностальгия. — Он сделал глоток из высокого стакана. — Я думаю, ей тоскливо в Рождество.
Софи ничего не ответила. Она села на софу и скрестила ноги.
— Должно быть, тебе трудно тут одной с ней.
Голос Лона прозвучал спокойно, не отразив его чувств. А в нем поднимался гнев. Он раздражен. А он не любит терять голову.
Сослуживцы подшучивали над ним из-за того, что при необходимости у него появлялась почти сверхчеловеческая сила. В самом деле, он мог поднять вес вдвое больший, чем его собственный. С легкостью. Однажды в учебном лагере он поднял в толчке шестьсот килограммов; остальные только раскрыли рты. Он сказал, что это у него семейное, отец был шотландским шахтером. Но это не вполне соответствовало истине.
Его отчим был шотландцем, был и шахтером. Его биологический отец был аргентинским аристократом, который погиб, врезавшись в дерево на скорости двести миль в час. Пьяный, естественно.
Аргентинская кровь принесла ему неприятности.
Софи смущенно поерзала.
— Луиза очень хорошо ко мне относится.
Смешно слушать. Графиня всегда воспринимала Софи как гражданку второго сорта. А может быть, он чересчур сурово судит.
— Она отлично выглядит, — заметил он. — А как вообще у нее дела?
— У нее на удивление крепкое здоровье. А в эти дни, как всегда, все ее мысли вокруг бала.
— А, ну да. Ежегодное гала-торжество Уилкинсов. Я на прошлой неделе получил приглашение.
— Значит, ты придешь? — Ее голос дрогнул. Она не хочет, чтобы он приходил. Это интересно.
— А стоит?
— Нет. — Софи покраснела и быстро добавила: — Просто этот праздник не в твоем духе. Сотни людей. Еды не хватает. Ты, наверное, и не знаешь никого из тех, кто приедет.
— Ничего страшного, если я увижу тебя.
Софи приподнялась, затем снова села. И прижала ладони к софе.
— Ничего между нами не будет. И дело не в Клайве. Я не готова ни к чему новому.
— Я не новый.
Как это верно, подумала она, и сердце сжалось в ее груди. Он не новый. Почти пятнадцать лет он был частью ее жизни. Пятнадцать лет назад он не подходил ей. И десять лет назад не подошел. И даже сегодня ей нужен не он.
— Не порти, Лон. Не заставляй меня быть грубой.
— Тебя? Грубой? — Он засмеялся, но веселья в его смехе не было. — Ты не сможешь быть грубой, даже если постараешься. Для тебя дипломатия — искусство. Такт ты обратила в добродетель. Можешь не волноваться, Софи. Ты стала мученицей, как всегда хотела.
— Ты, Лон, действительно любишь быть недобрым?
Он видел, как заострились ее тонкие черты, поджались губы. Голос ее сделался тише, так что слова были едва слышны.
Да. Он намеренно недобр. Он хотел причинить ей боль. Где-то очень глубоко в нем таилось желание заставить ее страдать за то, что она выбрала Клайва, а не его. Он лишился сердца в тот день, когда провел ее по проходу в церкви и в буквальном смысле передал Клайву. Ему было мучительно замещать ее отца, который был слишком тяжело болен, чтобы участвовать в свадебной церемонии. Ему было мучительно и то, что она хотела ввести его в семью — в качестве отца или брата.
Он не хочет быть ее отцом. Он хочет быть ее любимым.
— Нет, — мрачно проговорил он. — Я не люблю быть недобрым. Я такой и есть.
Лон с сожалением покачал головой.
— Леди Уилкинс, у меня колоссальное самообладание, пока дело не касается тебя.
— И ты еще удивляешься, что Клайв опасался тебя, после того как мы поженились? — Она задохнулась, вставая с софы.
Нет, он не удивлялся, отчего Клайв его опасался; он знал. Но он не скажет об этом Софи, он ничего не расскажет ей о потаенном прошлом Клайва. Клайв не говорил ей, кто он (или чем стал). И Лон, хотя и знал все, поклялся себе много лет назад, что оградит Софи от правды. Потому что эта правда погубит ее, как уже погубила его. Клайв был с ними, один из них. Он не должен был стать чужим.
Пылая от переживаний, от смешавшихся воспоминаний, Лон приблизился к Софи.
— Если я отдалился от Клайва, это не из-за моего такта…
— Или его отсутствия, — со злостью перебила Софи и сделала шаг назад. Отступать некуда, за ней софа. Перед ней Лон. — Ты был для Клайва всем. Он восхищался тобой. Ты это не можешь не знать. Ты был его лучшим другом во всем мире. Зачем же ты ушел от него? Что произошло?
— Мы стали взрослыми.
— Не так все просто. Вы много лет были самыми близкими друзьями. Вы все делали вместе. Вместе учились в пансионе. Вместе в университете. У вас были одни друзья. Он даже поступил в авиацию вслед за тобой.
Голубые глаза Лона смотрели на нее сверху вниз.
— Возможно, это была излишняя близость. Может быть, Клайву было бы лучше приобрести новых друзей, вращаться среди людей. Не думаю, что я так уж хорошо подходил Клайву. Кажется, при мне ему было неуютно с самим собой.
Они приближались к неизведанной территории. Софи знала, что Лон давно сердился за что-то на Клайва, и ей требовалось понять. Так же, как ей требовалось понять, что случилось с Клайвом в Бразилии.
— Почему ты не подходил Клайву? Как это — из-за тебя ему было неуютно с самим собой?
Лон колебался, словно не желая идти туда, куда Софи его вела.
— Мы… изменились, — наконец выговорил он. — Мы расстались.
Этого она так не оставит. Здесь частица тайны Клайва, тайны, окружавшей крах ее брака.
— Клайв не менялся. Это ты, наверное, изменился.
— Клайв тоже изменился. Он мог быть очень сложным человеком.
Клайв — сложным? В это Софи не поверит ни на секунду. Клайв был самой несложной натурой из всех, кого она знала.
— Ты несешь чепуху. Я знаю тебя, Лон, ты умеешь быть прямым. А сейчас ты юлишь. Ты не говоришь ничего, кроме того, что я знаю и так.
— И что хорошего в том, если я тебе расскажу, из-за чего у нас с Клайвом произошла размолвка? Что это исправит? — Он протянул руку и поправил вязаный воротник ее платья. — Мы дружили, все втроем, и я не хочу предавать его. Я не хочу делать тебе больно. — Легким касанием он погладил ее шею.
Острой стрелой удовольствие загорелось у нее внутри. Она сжала кулаки, стараясь погасить в себе наслаждение и желание.
Жизнь не состоит из наслаждений и желаний. Жизнь требует холодного, спокойного расчета. Жизнь требует практического подхода.
А менее практичного человека, чем Лон, Софи не знала.
Она затаила дыхание, желая удержать гнев, не дать чувствам набрать силу. Не забывай, кто он, безмолвно приказала она себе. Лон — бродяга. Она была права, когда выбрала Клайва. Лона все время несет куда-то. Он — законченный холостяк: ни привязанностей, ни корней, ни детей, ни дома.
