В годы учебы в пансионе Лон был одним из тех воспитанников, кто никогда не уезжал домой на выходные. И даже, как правило, на каникулы.
Долгие годы Софи считала, что таково было решение его матери, и только при выпуске из пансиона узнала, что таково было решение Лона. Он не мог жить с матерью и новым отчимом.
— Ты когда-нибудь видишь маму? — спросила она.
Только бы не обращать внимания на его руку, которая все еще касается ее воротника, не обращать внимания на его легкое прикосновение, на старую ноющую боль в груди. Он заставляет ее чувствовать так остро… Слишком остро. Острота пугает ее. По-прежнему.
— При возможности, — ответил он. Он смотрел ей в глаза, а в его голубых глазах таились секреты, которыми он никогда не поделится. Эта тень тайны обитала в его глазах в школьные дни в Лэнгли, но рассеялась, когда он, Клайв и Софи покинули школу. А теперь тень вернулась. И жесткость. — Мама с Бойдом вернулись в Шотландию. Они живут возле Эдинбурга. Я обещал приехать к ним на Рождество. Возможно, вернусь в Лондон в День подарков [4].
А она в День подарков вылетает в Бразилию.
— У них все в порядке?
— Да. Бойд вышел на пенсию, и они теперь наслаждаются жизнью. А у тебя как дела? — Лон слегка потянул ее за воротник. — Ты счастлива?
Этот глубокий, грубый голос пронзил ее насквозь, и она содрогнулась.
— Счастлива? — шепотом повторила она. Пусть она и не в состоянии любить его так, как это нужно ему, но и ненавидеть его она не в состоянии. — Мой муж умер. Я потеряла дом. Мне приходится целиком зависеть от щедрот свекрови. — Она взглянула Лону в глаза. — Так как ты полагаешь?
Он провел большим пальцем по ее подбородку.
— Я полагаю, тебе нужен я.
— Ты все-таки невероятный наглец.
— А ты все так же упрямо все отрицаешь.
Двери библиотеки резко распахнулись. Графиня протянула Лону руку.
— Ужин, мои дорогие, подан.
За ужином графиня Луиза была в превосходной форме и рассказывала Лону одну историю за другой.
Софи поражалась, как Лону удается сохранять невозмутимое выражение лица. Десять лет назад он эти скучные истории Луизы слушать бы не стал.
Впрочем, десять лет назад Луиза не стала бы говорить с Лоном.
Все они изменились за прошедшие десять лет. Нет, пожалуй, за пять лет. Уход Клайва полностью переменил их жизнь.
Лон поднял голову и встретился взглядом с Софи. Она могла бы поклясться, что он прочитал ее мысли, потому что в его взгляде было столько тепла. И голода. От любопытства у Софи перехватило дыхание.
Поцелует он ее когда-нибудь снова?
Заставит он ее — сможет ли — почувствовать то, что она чувствовала в восемнадцать лет, когда так горела жизнью?
Графиня со стуком поставила чашку на блюдце.
— Тебе хватило десерта, моя радость? — спросила она Лона.
— Да, Луиза. Спасибо.
— Ну, тогда приходи ко мне в библиотеку, — подытожила Луиза и поднялась из-за стола, в то время как Софи принялась собирать посуду.
— Может быть, я останусь и помогу Софи убрать со стола?
— Ерунда. Софи отлично справится. — Луиза подплыла к Лону и вцепилась в его руку так, как если бы он был последним мужчиной на земле. — Ты же справишься, Софи?
— Я справлюсь, — подтвердила она — не потому, что ей не требовалась помощь на кухне, а потому, что ей было необходимо побыть одной хотя бы несколько минут, чтобы собраться с мыслями.
Она видела Лона, говорила с Лоном, вспоминала прошлое; от всего этого она впала как бы в прострацию. Ей следует думать о поездке в Бразилию. Но сейчас она могла думать только о Лоне, о том, что было между ними когда-то.
Но разве она не всегда была такой с ним? Цепенела? Нервничала? Рвалась к нему без надежды?
— Я справлюсь, — повторила она как можно тверже, ради себя самой, не ради него. Она уже не девочка. Она — женщина. Жена. Теперь вот — вдова. Если она справилась со всеми этими жизненными перипетиями, то справится, безусловно, с одним вечером, проведенным в обществе Алонсо. — Я к вам присоединюсь, как только закончу.
Ее руки были по локоть в мыльной пене, когда она заметила рядом с собой мужскую руку, которая ловко подхватила кухонное полотенце.
— Что ты делаешь? — воскликнула она и повернула голову, чтобы увидеть лицо Лона. — Графиня будет недовольна.
— А графиня и не знает. Для нее я в туалете.
Он улыбнулся — совершенно по-мальчишески, совершенно как тот Лон на летних каникулах. Сердце Софи, переполненное воспоминаниями, сжалось до боли.
— Да, ты не изменился, — произнесла она, глядя на него исподлобья.
— Правильно. Да ты бы этого и не хотела. Давай сюда следующую тарелку.
Его рука протянулась вблизи ее груди, и она ощутила странное удовольствие, когда их бедра соприкоснулись.
— Давно ты живешь с графиней? — поинтересовался он.
— Чуть больше года, — с усилием ответила она. — С тех пор как стало невозможно жить в Хамфри-хаус, имении, куда Клайв повез меня как свою невесту. Я не могла оплачивать содержание дома и ремонт.
— Но если вы выдержали целый год, значит, поладили?
— Согласись, у меня был небогатый выбор. — Софи пожала плечами. — Но все идет нормально. Я довольна. Мне повезло, что она приняла меня.
— Но?..
— И никаких «но». Англия — не Южная Америка. И ей никогда не быть Южной Америкой.
Лон потянулся за последней тарелкой.
— Так ты вспоминаешь Колумбию?
Софи улыбнулась.
— Всегда и везде. — Голос ее сделался тише, и она надолго замерла, вглядываясь в мыльную воду. — Это были лучшие годы моей жизни.
Вот так и надо говорить, подумал Лон. Она была изгоем на Вязовом Холме. В этом элитном пансионе для девочек обучались еще две американки, но обе происходили из очень богатых семей и были близки между собой. Ни то, ни другое не могло относиться к Софи.
— А когда ты вспоминаешь Колумбию, то что именно?
— Буэнавентуру.
Школьные каникулы в пляжном владении Уилкинсов. Клайв сумел тогда убедить отца, и тот пригласил на лето как Лона, так и Софи.
Итак, тарелки вымыты. Софи выключила посудомоечную машину, вынула штепсельную вилку из сети и бросила се в раковину.
— Чудесные были каникулы.
Грудь Лона словно покрылась броней. Что-то очень тоскливое есть в ее голосе. Что-то до боли одинокое. Да знает ли она сама, насколько она одинока?
— Приезжай к моим на Рождество, — предложил Лон, повинуясь внезапному импульсу. С ним она будет счастливее… И в большей безопасности. Он обязан удержать ее подальше от Федерико, удержать от неразумных поступков в праздничные дни. — Моя мама будет тебе рада. Тихий праздник…
