Готовлюсь ждать, но, метнув взгляд на ринг, к своему удивлению вижу, как Миша сходит с помоста, а дядя Тимур, махнув мне на прощание, покидает зал.
«Черт возьми…»
Я еще не успела расслабиться, а Тихомиров уже идет ко мне. Не получается даже улыбнуться. Он же… Он без промедления сокращает расстояние. Не останавливается, пока не подходит критически близко — наши ноги соприкасаются. Жесткие волоски щекочут ту самую гладкую, идеальную кожу, что я минуту назад рассматривала. Лишь это рождает во мне какую-то незнакомую чувствительность и вызывает странное и одуряющее желание чесаться.
В остальном мы вроде как не контактируем физически. Миша ничего не говорит. Упирается ладонями в мат по обеим сторонам от моих локтей и склоняет голову к моей шее. Я вздрагиваю, резко выдыхаю и инстинктивно откидываюсь назад, тем самым неосознанно предоставляя ему еще лучший доступ.
Замираем на мгновение. Потом он слегка ведет носом по моей коже, я же остаюсь неподвижной, пока за легкими, невесомыми, как бы мимолетными касаниями губ не следует его выразительный вдох. Дергаюсь неосознанно и как будто на частички рассыпаюсь.
«Он меня нюхает, что ли?»
«Пахнешь, как женщина…»
По коже несутся миллионы мурашек, и с губ срывается уже не вздох, а какой-то более глубокий хриплый звук.
«Я стону, что ли?»
Определиться не успеваю. Миша поднимает голову. Пристальному вниманию подвергается мое лицо. Расстояние между нами попросту ничтожное, я к такому не привыкла. Чересчур сильное волнение этот контакт вызывает. Скручивает до дискомфорта. Но и отвернуться я не могу. Возможность есть, Тихомиров ведь не держит и даже не прикасается. Кажется расслабленным. Исследует и попутно будто приручает к себе.
— Мне понравился твой ответ, принцесса Аравина.
С трудом соображаю, что он имеет в виду то, как я вчера отразила его предложение. Воскрешаю в памяти свои слова и взволнованно заверяю:
— Он был самым искренним.
— Вот и проверим.
— Интересно, как? — выдыхаю, не успевая подумать.
Миша, вскидывая брови, морщит лоб, а потом и вовсе улыбается. Улыбается с таким видом, словно знает что-то такое, чего не знаю я.
— Ты, как всегда, Полина. Все тебе интересно. А если интересно, даже не пытаешься скрывать.
Наконец, и я могу улыбнуться.
— На самом деле, пытаюсь. Но не могу.
— И не надо, — изрекает Тихомиров уже серьезно. Отходит, но глазами еще не отпускает. Мне должно стать легче, но я до сих пор нахожусь под воздействием его энергетики. Похоже, так быстро это непривычное напряжение не отпускает. Напротив, тело начинает мелко-мелко потряхивать. — Приму душ, и пойдем. Я сделал бронь в «Олимпии». Там безопасно, можно свободно говорить.
— Хорошо, — киваю. — Жду.
Миша разворачивается и направляется в сторону раздевалки. Я, кусая губы, наблюдаю за ним. Глушу свое любопытство. Давлю. Но в итоге проигрываю.
— Ты подходил, чтобы понюхать меня? — кричу через весь зал.
Тихомиров оборачивается. Если и удивляется, ничем своих эмоций не выдает. В отличие от меня, совсем-совсем не смущается.
— Да, — уверенно выдает.
И уходит, оставляя меня пылать.
4
Полина
— Ты как обычно? Или все-таки что-то существенное будешь?
Миша останавливает на мне взгляд, и я не могу не реагировать. По голым плечам рассыпаются мурашки, он, совершенно точно, замечает. Я, поежившись, делаю вид, что в зале из-за кондиционера слишком холодно.
— Час назад завтракала. Не голодная.
— Значит, все-таки мороженое? — вскидывая брови, выразительно смотрит на мои плечи. — Попросить плед?
— Нет, мне нормально, — заверяю я, чувствуя, как щеки наливаются жаром. — Это на контрасте. Сейчас адаптируюсь.
— Так, может, чай?
— Нет. Мороженое, — почти требую. Опомнившись, смущенно добавляю: — Пожалуйста.
Тихомиров не улыбается. Из душа он в принципе вышел какой-то чересчур серьезный. Нет, Миша, конечно, сам по себе серьезный. Однако сейчас выглядит каким-то прямо-таки хмурым. И мне от этого становится страшно. Что он собирается сказать мне? Почему так важно обсудить все до того, как остальные узнают о нашем решении пожениться?
Начинаю бояться этого разговора. Но, увы, его уже никак не избежать. Делаем заказ, официант уходит, и Миша вновь сосредотачивает на мне тот самый чрезвычайно серьезный взгляд.
— Ты в курсе, я много времени провожу за границей. Надеюсь, понимаешь, что должна будешь находиться там же, где и я?
— М-м-м… — жуя губу, отвожу взгляд. — Да. Понимаю.
Я, безусловно, всеми конечностями поддерживаю этот вариант. Быть все время с Мишей — что может быть лучше?
— Как решим вопрос с твоей учебой?
— Ну… Я же продолжу учиться? — мямлю, будто у меня уже своего мнения нет. Сама на себя злюсь. Поэтому, прежде чем Тихомиров успевает отреагировать, добавляю: — Сейчас весь мир юзает дистанционку. Я могу рисовать в любой части света. Оформлю нужные документы, и вуаля.
Улыбаюсь, но Миша и тут меня не поддерживает. Скользнув взглядом по моим плечам, возвращается к лицу и фокусируется на глазах.
— Не заскучаешь?
Мне кажется, что под таким давлением я физически не способна разорвать этот контакт.
— Почему я должна заскучать? Я же буду тренироваться, рисовать… И наслаждаться твоими победами. Это все, что я люблю.
Тихомиров прищуривается, и я вдруг думаю, что в чем-то проигрываю ему. Сама не знаю, в чем… Мысль мелькает и ускользает. Я пытаюсь дальше улыбаться, но дыхания не хватает.
— Родители, Мира, друзья — все останутся здесь.
— Я это понимаю, Миша, — заверяю чуточку резче, чем следует. Эмоции выстреливают, в какой-то момент не способна с ними совладать. — Не понимаю только, чего именно ты ждешь?
Вцепляюсь в него взглядом так же, как и он в меня. Кто-то другой непременно, хотя бы на пару секунд, разорвал бы этот контакт. Кто-то, но не Непобедимый. Одним лишь взглядом он четко дает понять, кто в нашем союзе будет главным. Меня это не пугает. А почему-то заставляет трепетать. Выдерживая «лицо», торможу дыхание. Но где там! Тщетно. От Миши Тихомирова я ничего не могу скрыть.
Грудь резко вздымается на вдохе и так резко опадет на выдохе, что я буквально чувствую, как критически съезжает топ. Опустив взгляд, смущенно его подхватываю. Миша даже в этот момент не отводит взгляд. Смотрит непрерывно, не давая мне продохнуть свободно. В один миг его глаза становятся мутными, будто пьяными. При свете дня эту клубящуюся темноту особенно отчетливо видно. И если вчера меня от него периодически било током, то сегодня этот процесс кажется бесперебойным.
— Я свою позицию четко и открыто выразил, — приглушенный и сипловатый голос Тихомирова ложится на мою стянутую дрожью кожу, как патока. После озноба сразу же жарко становится. — Мне нужна жена. И я хочу, чтобы ею стала ты.
Не сразу понимаю, что в этой фразе меня настораживает. Инстинктивно за что-то цепляюсь, но не могу раскрутить.
— Ты сказал, что есть еще что-то важное с твоей стороны… — взволнованно шепчу я. — Что? Что ты собирался мне сказать?
Официант приносит мое мороженое и кофе для Миши, но, похоже, ни ему, ни мне до этого нет дела. Держим напряженный контакт, пока обслуга не удаляется.
— Год назад я получил серьезную травму, — говорит Непобедимый, как только мы остаемся одни.
— Я помню, — участливо киваю.
Как не помнить? Узнав, что Тихомирова после боя готовят к операции, чуть с ума не сошла. Отказывалась улетать в Москву. Даже истерику успела устроить, потому что меня в больницу к нему не сразу пустили. Лишь на второй день удалось прорваться, когда Мишу перевели из реанимации в палату.
— Не все знаешь. Никто не знает.
— Что это значит? — грудь разбивает тревога, и голос выдает меня.
— Вы все улетели, я еще месяц в клинике провалялся.
— Да… — неуверенно тяну я.
— Черт меня дернул подписаться на полное обследование.
