Наконец, не в силах больше этого вынести, она сунула ему в руки поднос:
— Раз уж вы собрались здесь стоять, то подержите вот это. А то мне некуда его поставить.
Саймон спокойно держал поднос, пока она расставляла на нем чашки, и ей вдруг очень захотелось узнать, о чем он думает сейчас, молча стоя и разглядывая ее.
От волнения Мэнди принялась болтать без умолку — что для нее было очень нехарактерно.
— Я мало знаю ту часть Англии, где вы с Диком живете, — наобум говорила она, снова занявшись кофеваркой. — Во время войны нас эвакуировали в деревню, впрочем, может, это была и не деревня, потому что я помню только грязь на дорогах и длинные-длинные деревянные изгороди. Я была так рада, когда нас вернули обратно в приют, в Лондон. Я сирота, воспитывалась в приюте, — добавила Мэнди, не то чтобы с вызовом, но она считала, что новые знакомые должны знать об этом с самого начала. Ей было забавно, что многие от этого сообщения несколько смущались, застигнутые врасплох.
Но сэра Саймона Деррингтона, видимо, трудно было чем-нибудь смутить, отметила она про себя.
— Да, — сказал он, — я знаю.
Мэнди пришло в голову, что ему, может быть, известно о ней еще что-нибудь, и от этой мысли ей стало немного не по себе.
— Не могли бы вы отнести поднос в гостиную, — попросила она, водружая на поднос кофейник. — Поставьте его с краю стола.
— Конечно, мэм. — Легкая усмешка мелькнула в уголках холодных глаз, он повернулся и вышел. Мэнди смотрела, как он идет по коридору, и впервые заметила, что Саймон заметно прихрамывает. Некоторое время она стояла, думая о нем, потом пошла в гостиную, где царила веселая суматоха.
Время летело незаметно. Все болтали, смеялись, произносили вдохновенные тосты и речи в честь молодоженов… все было просто, по-дружески, как и хотела Эйлин. Эйлин отрезала кусок свадебного торта и настаивала, чтобы Мэнди отпробовала плоды своих трудов. Затем, как шаферу, на долю Саймона Деррингтона выпала задача вслух читать поздравительные телеграммы. Только он закончил читать последнюю, седьмую, как раздался звонок в дверь и дядя Джеймс пошел открывать.
— Еще одна телеграмма. — Он протянул ее Саймону. — Вернее даже, «молния».
— Но у меня нет богатых родственников за границей, — наморщила лоб Эйлин. — Наверное, ты утаил какого-нибудь богатого дядюшку, — смеясь, сказала она мужу.
Саймон Деррингтон быстро вскрыл конверт, пробежал глазами по строчкам и нахмурился. Затем он снова посмотрел на адрес на конверте и сказал:
— Простите, мне не следовало его вскрывать. Это вам, мисс Фенн.
Мэнди уставилась на конверт, который он держал в руке. Ей показалось, что кровь постепенно уходит из ее жил, уходит… пока наконец все ее тело не стало пустым и холодным. «Робин, — пронеслось у нее в голове, — с ним что-то случилось!»
В комнате воцарилась полная тишина, словно все гости почувствовали, что стряслась беда.
Мэнди взяла в руки «молнию».
— Спасибо, — с усилием выговорила она онемевшими губами. — Прошу… прошу меня извинить. — Она развернулась и, спотыкаясь, побрела в спальню.
Эйлин пошла за ней и закрыла за собой дверь.
— Прочти сама, Эйлин. Прошу тебя. Я не могу.
Мэнди опустилась на кровать. Она вся дрожала.
Тут Эйлин начала хохотать:
— Мэнди, Мэнди, солнышко, Робин возвращается домой. Чего ты так испугалась? Он сегодня приезжает, во второй половине дня. — И она вслух прочла: — «Приезжаю пятницу вокзал Виктория около пяти. Робин». — Она внимательно всмотрелась в листок и добавила: — Телеграмма отправлена сегодня утром из Рима. Значит, он должен прилететь на самолете, но при чем тут тогда вокзал Виктория? Ну ладно… Мэнди, Мэнди, перестань плакать. Ну, чего ты боишься?
Мэнди вытирала глаза, смеясь и всхлипывая одновременно:
— О господи, какая же я идиотка! Я почему-то решила, что с ним случилось что-нибудь ужасное. Знаешь, у меня было такое предчувствие.
Она прочитала телеграмму сама.
— Смотри, он приезжает домой, Эйлин. Значит, сегодня мы с ним увидимся. — Она ущипнула себя за руку и рассмеялась от радости. — Все, я проснулась. Значит, это мне не снится. О, Эйлин!..
В дверь громко застучали, и до них донесся голос Дика, который объявил:
— Лимузин ждет у двери, жена моя.
Это опустило Мэнди на землю, она снова вернулась к практическим заботам и кинулась помогать Эйлин переодеваться в твидовый дорожный костюм. Обе девушки возбужденно болтали, перебивая друг друга:
— Так, перчатки… носовые платки… здесь… сумка… чулки… да, все в порядке, все на месте. Эйлин, обещаю тебе написать, сообщу про наши планы с Робином… А твои остальные вещи я соберу, и ты их заберешь, когда вернешься в Лондон… Нет, я еще не решила, что делать с квартирой. Но раз теперь Робин возвращается домой…
Ах, Робин возвращается домой!.. Эти слова песней звучали в ее сердце, пока все прощались друг с другом. Дик взял в аренду автомобиль, чтобы отвезти молодую жену на их первый свадебный уик-энд.
— До свидания, до свидания!
Машина плавно тронулась с места и покатила вперед, и старый башмак, который кто-то успел привязать к заднему бамперу, прыгал по дороге. Эйлин высунулась в окно и махала всем на прощание, пока лимузин не скрылся за поворотом. Мэнди с крылечка махала платком удаляющейся машине, Гвинет с Пэм нарисовали смешной портрет жениха и невесты на куске скатерти, прицепили его к палке и тоже размахивали этим странным флагом. Даже чопорный дядя Джеймс присоединился к всеобщему веселью.
— Все, уехали, — вздохнула Мэнди, поворачиваясь к двери.
Но тут ее ожидал еще один удар. Перед ней в дверях стоял Саймон Деррингтон, и лицо у него было суровым и неподвижным. В прямой линии рта не было и тени улыбки. Но на этот раз ее не смутили его холодные серые глаза. Робин скоро приедет домой, все прекрасно и замечательно. Да и все равно шафер скоро уже должен уехать, и она, скорее всего, никогда его больше не увидит.
Однако, к ее удивлению, когда остальные гости разошлись, Саймон Деррингтон все еще слонялся по гостиной, которая сейчас напоминала поле битвы после сражения.
— Все прошло превосходно, — заявил он. — Вы можете гордиться собой. Позвольте, я закурю трубку?
— Конечно, курите, — вежливо отозвалась Мэнди. Все равно он скоро уйдет. А ей еще надо столько дел переделать до приезда Робина.
Но он как будто не торопился откланиваться и встал у камина, набивая табаком короткую широкую трубку.
— Как мне этого не хватало! — признался он. — Это самое ужасное на всех официальных церемониях. Не разрешают курить.
Он раскурил трубку, с наслаждением затянулся и спросил:
