достоин награды. Видимо, посмертно…
– Поэтому предлагаю принять его в ряды Ленинского комсомола, – завершила своё выступление Надя.
– У кого есть вопросы к кандидату? – сказал председатель.
– Скажи, Илья, сколько орденов у комсомола? – спросил один из членов комитета.
Любую хорошую идею со временем можно довести до идиотизма.
Людям, особенно молодым, свойственно объединяться в тайные и явные организации. Ещё Христос, странствуя в Палестине, устраивал тайные вечеринки для своих с преломлением хлебов и распитием вин. Потом рыцарские и монашеские ордена наводнили Европу и ту же Палестину. С развитием дворянства и буржуазии в моду вошли масонские ложи. Ну а двадцатый век пролетел на красных крыльях коммунистических партий различного толка. Все эти организации зарождаясь, как сообщества единомышленников, но, пережив несколько поколений руководителей, превращались в скучные бюрократические конторы. Не минула эта участь и комсомол. От новичка не требовали подвига или самоотречения. Достаточно было просто выучить несколько правильных ответов на заранее известные вопросы. Никакой самодеятельности не допускалось.
– Шесть, – ответил я и начал перечислять, какой орден, за что и в каком году получила организация, в которую я поступаю.
Правила игры не позволяли меня прерывать, и высокое собрание внимательно выслушало много раз слышанный ответ.
– Ну что ж, товарищи, предлагаю принять товарища Муравьёва в ряды Ленинского комсомола, – сказал председатель. – Кто за?
Все послушно подняли руки. У меня отлегло от сердца. Я не сомневался в результате голосования, но мало ли что… Всякое ведь бывает… Может быть, им для отчётности надо кого-нибудь не принять в этот день, чтобы показать какие они принципиальные…
– Кто против? Кто воздержался? Принято единогласно. Товарищ Муравьёв, поздравляем тебя с вступлением в члены ВЛКСМ. Надеемся, что ты будешь достойным помощником нашей партии в деле строительства коммунизма.
– И будешь любить нашего дорогого Владимира Ильича Ленина, как любим его мы все здесь, – звонким голосом добавила Надя и, взмахнув синими пушистыми ресницами, искоса посмотрела на председателя.
Мне показалось, что члены горкома опустили глаза вниз и чуть заметно улыбнулись.
Второй и последний раз я был в нашем Мальцевском горкоме комсомола после окончания школы, когда получал комсомольскую путёвку в Академию.
Когда-то, как говорится, на заре советской власти в комсомольских путёвках был определённый смысл. Организация направляла лучших своих представителей на учёбу или ответственную работу. Были, как ни удивительно, времена, когда даже в Красную армию не загоняли всех подряд, а принимали только достойных. В 1974 году эта бумажка превратилась в ненужную формальность. Её наличие не давало абсолютно никаких преимуществ при поступлении. Все были комсомольцами, и у всех были такие путёвки.
Надежда заведовала в горкоме оформлением разных бюрократических справок.
По рассказам Тани Парамоновой, моей одноклассницы (она дружила с местными комсомольскими активистами), Гречихина встречалась с каким-то секретарём или заведующим сектором, мечтала выйти за него замуж… Но с мужской стороны предложений не поступало… Недавно они всем своим горкомом ездили в Таллин, по обмену опытом с эстонскими комсомольцами, и все вместе ходили в ночной ресторан. И там они даже видели стриптиз… Насчёт стриптиза Таня не была уверена, но то, что Надя и другие девочки ходили с мужиками в финскую баню… знает точно.
– У тебя сигареты есть? – спросила Гречихина, выдавая мне комсомольскую путёвку.
– Есть, – ответил я. Школа окончена, и можно не прятаться.
– С фильтром?.. Пойдём покурим. Только на улицу. У нас тут не разрешают. Говорят, чтобы мы вам плохой пример не показывали.
Мы вышли на улицу и повернули за угол. На кирпичном выступе облупившейся стены стояла консервная банка, набитая окурками. На этикетке надпись «Бычки обжаренные в томатном соусе».
– Смешно, – сказал я.
– Ничего смешного, – сказала Надя, думая о чём-то своём. – Представляешь, он мне сказал, что я ему не подхожу.
– Кто?
– Валерка… Валерий Павлович, второй секретарь по идеологии.
– Почему не подходишь? По идеологии?
– Дурак ты, причём тут идеология… Вот я его спрашиваю: почему не подхожу? А он такой говорит: ты какая-то зацикленная. У тебя, говорит, только коммунизм на уме и Ленин. Ты представляешь? Это секретарь по идеологии говорит. Я ему – ну и что тут плохого? А он – ты борщ хотя бы варить умеешь? А при чём тут борщ?
– Какой борщ? – не понял я.
– Вот и я ему говорю: причём тут борщ? Крупская Ленину тоже, может быть, борщ не варила… А он мне – ты не Крупская, а Гречихина… Можно подумать, что он – Ленин! Дурак он, а не Ленин! Я ему, можно сказать, душу наизнанку вывернула, а он мне – про кухню… Ему квартиру в новом доме обещали. Знаешь, который во втором городке… Так он уже про польскую кухню договаривается. Может, ещё не дадут ничего – холостым редко дают, а он уже про кухню думает. Разве думал Владимир Ильич, когда на Крупской женился, про кухню. Он думал о народе, о коммунизме, чтобы у всех кухни были, а ни у него одного…
Я с удивлением посмотрел на Надю. Она нервно затягивалась, отвернувшись в сторону. Глаз за ресницами в лохмотьях синей туши увлажнился. Если сейчас выкатится слеза, то на её щеке появится синяя полоса, подумал я. Но Надя усилием воли удержала слезу от выпадения и вроде бы даже втянула её назад, шмыгнув носом. Мне стало её жалко.
– А… Ладно… Забудь. Не бери в голову, – сказала она и затушила окурок в консервной банке. – Что-то я сегодня расквасилась. Да и тебе это слышать было не нужно. Не твоё это дело… Кстати, ты куда поступаешь?
– В Академию, в Ленинград.
– Хорошо. Через пять лет лейтенантиком в нашу часть вернёшься.
– Почему вернусь? А может меня в Сибирь пошлют?
– Ну значит через семь лет. Все возвращаются. Отец поможет. Или он у тебя очень принципиальный?
– Не знаю? Он со мной об этом не говорил.
– Ну и правильно. Он тебя воспитывает, чтобы ты сам действовал. Вам, мужикам, надо самим действовать… Вы – ни то, что мы…
Она махнула рукой, повернулась и, не простившись, пошла вдоль серой кирпичной стены к дальнему концу здания.
По сложившейся традиции, каждый советский офицер должен быть коммунистом. Иногда встречались, в виде исключения, беспартийные. Но, как правило, у них кроме этого были ещё какие-нибудь недостатки: чаще всего пьянство или развод. Выше майора такие офицеры редко дослуживались и в возрасте сорока пяти лет отправлялись в запас.
В партию меня приняли уже без участия Надежды Гречихиной.
Кандидатский стаж заканчивался, когда я выстирал свою кандидатскую карточку.
«Ну всё, конец», – подумал я, доставая из кармана скрученную в трубку серую книжечку.
Но оказалось,
