Он не покупал вместе с Джилл коляску и пеленки с распашонками, не читал книг о воспитании детей, которые ему подсовывала Джилл, не ходил вместе с ней слушать лекции на эту тему. Не он, а один из ее друзей забирал Джилл из родильного дома. Вместо этого он начал много путешествовать, причем без нее.
И все же она не теряла надежды. Время все поставит на свои места, уговаривала себя Джилл, стараясь не замечать, что становится все более одинокой. Вот увидит муж младенца — и растает, полагала она. Ибо иначе просто не может быть.
Оказалось, может. Он и увидел-то новорожденную лишь на четвертый день ее жизни — задержался в командировке. Чем дальше, тем глубже он уходил в себя, тем больше времени уделял работе и своим коллегам. Он ни разу не сменил ребенку пеленки, никогда не кормил младенца из бутылочки, а на руки если и брал, то очень и очень редко.
Вопрос: какой мужчина не хочет иметь детей? — теперь звучал иначе: какой мужчина не хочет иметь своего собственного ребенка, уже появившегося на свет? И ответа на него не было.
Джилл перестала понимать Эйдена и в конечном итоге была вынуждена согласиться с матерью: да, она вышла замуж за человека, чей характер так толком и не узнала, за человека эгоистичного, озабоченного исключительно собственной карьерой, не способного меняться и совершенствоваться, за человека недоверчивого и холодного, который с неуемной страстью занимается любовью, но любить по-настоящему не умеет. Не желая спешить с выводами, она дала мужу достаточно времени — целых полтора года! — для того, чтобы тот изменил свое отношение к ней и дочурке, но все тщетно!
А ведь девочки так нуждаются в отцовской любви! Джилл знала это по собственному опыту — именно отец взрастил в ней уверенность в себе и чувство собственного достоинства. О том же толковали и все книги, посвященные воспитанию детей.
Самолет вырулил на взлетную полосу, и Джилл вздохнула с облегчением. Да, все правильно! Она еще молода — ей только-только исполнилось двадцать шесть. Не исключено, что со временем она встретит симпатичного человека, который не будет ни в тридцать пять лет, ни в пятьдесят пять, ни в каком-либо ином возрасте стремиться во что бы то ни стало занять начальственное кресло, а посвятит всю свою жизнь ей и Мэдди.
Девочке нужен любящий отец, а ей, Джилл, муж, настоящий муж, который был бы ей одновременно и любовником и другом. И не важно, будет он богат или беден, красив или непривлекателен, лишь бы проводил с ней время, беседовал, радовался жизни. Главное, чтобы он отдал ей сердце — вот что важнее всего для женщины. Не так уж и много вроде бы.
Ну а если подобный мужчина не встретится, тоже не беда. Они с дочкой не пропадут. Джилл окружит ее такой любовью, что девочка никогда не почувствует отсутствия отца.
Шум двигателей сделался еще громче, и самолет побежал по взлетной полосе. Лети, лети, Эйден, навстречу твоей честолюбивой мечте. Меня это больше не касается. Я хочу только одного — покоя, думала Джилл, не спуская глаз с самолета, который с ревом оторвался от земли и начал медленно набирать высоту. Джилл удовлетворенно улыбнулась — пытка расставания кончилась. Все позади.
Она уже намеревалась отойти от окна, как вдруг заметила, что самолет как-то странно качнул крыльями. Она помедлила, потом решила, что это ей померещилось, и снова повернулась, чтобы уйти, но крылья опять дрогнули, и у Джилл замерло сердце: что-то с этим самолетом неладно.
Эйден весь напрягся. В иллюминаторе горизонт то падал, то опускался, то падал, то опускался, и так без конца. В поисках прочной опоры он вцепился в ручки кресла.
— Что за дьявольщина? — произнес кто-то позади него.
Эйден попытался взять себя в руки. В каких только условиях он не летал — при грозе, в ледовом шторме, в ураганном ветре, — и то все обходилось, а сегодня погода — лучше желать нечего. Следовательно, причин для волнения нет. Ни малейших.
Самолет пошел боком и, вместо того чтобы выровняться, сделал поворот на сто восемьдесят градусов.
— Что за дьявольщина? — повторил пассажир сзади. Эйден поймал себя на том, что мысленно чертыхается теми же словами. В салоне загудели голоса, кое-кто выражал свое недоумение в довольно резких выражениях.
Из кабины вышел пилот и спокойным тоном объявил, что оснований для тревоги нет, но они тем не менее возвращаются в аэропорт. Затем посоветовал всем пристегнуть ремни.
— Я постараюсь посадить машину как можно мягче, — добавил он.
В чем дело, пилот не объяснил, и его слова никого не успокоили, а тем более Эйдена, который всегда безошибочно замечал ложь и неискренность.
Самолет все больше и больше заваливался то на одно крыло, то на другое. Эйден плотно смежил веки и сделал несколько глубоких вдохов, потом заставил себя открыть глаза. Впереди виднелся аэродром и даже верхушки деревьев внизу. Эйден измерил глазом расстояние до аэродрома и деревьев, и его прошиб холодный пот.
Меж тем самолет пошел на снижение, ломая по пути древесные ветки, которые разлетались по сторонам наподобие спичек. Кто-то из пассажиров рыдал, кто-то кричал, другие, напротив, в ужасе онемели. В числе последних был и Эйден.
Внезапно деревья исчезли из виду, и самолет помчался над взлетной полосой. Он шел на посадку, точнее, не шел, а валился, притом с невероятной скоростью. Но вот наконец Эйден ощутил удар, еще один, и снова удар… Его пронзила острая боль в спине, в ноге, в руке… Диким от мучительной боли голосом он вскрикнул «Бекки!» и потерял сознание.
Стоя у окна в здании аэровокзала, окаменевшая от ужаса Джилл видела, как самолет ударился о взлетную полосу, а затем, дергаясь и подпрыгивая, пошел дальше. Даже сквозь толстое оконное стекло до нее донесся тошнотворный скрежет рвущегося металла и ужасающий рев двигателей.
Через несколько сот ярдов самолет остановился, и воцарилась зловещая тишина.
К окну незамедлительно приникло множество что-то выкрикивающих людей. По взлетному полю к завалившемуся на бок и напоминавшему в этом положении огромного мертвого бегемота самолету промчалась аварийная машина. Джилл наконец вышла из состояния ступора и бросилась бежать, но всем корпусом налетела на чью-то вытянутую руку.
— Куда вы, мисс, куда?! Туда нельзя.
Джилл в ярости бросила взгляд на задержавшего ее человека. Местная охрана!
— Мой муж в этом самолете! Пустите же! — услышала она свой отчаянный голос.
— Успокойтесь, мисс, успокойтесь! — повторял мужчина. Джилл почувствовала удерживавшие ее сильные руки охранника и только тут поняла, что она с ним дерется. — Я работаю здесь тридцать лет. Бывали катастрофы и похуже, а пассажиры уходили на своих ногах. Ага! Видите? Что я вам говорил?
