— Мне бы следовало сразу же догадаться, что вы англичанка. — Яркие глазки презрительно скользнули по неказистому платью Лавинии. — Вы при ком состоите?
— При весьма пожилой даме, — миролюбиво ответила Лавиния. — Во всяком случае, вам она, вероятно, показалась бы пожилой. Но она ушла к друзьям пить кофе, так что я на это время совершенно свободна. — И лукаво добавила: — А вы тоже отпустили свою служанку?
— Ах, эта несносная Элиза больна! А мой брат, обещавший побыть со мной, убежал. Когда папа узнает, он страшно рассердится.
— Вам не слишком жарко на солнце? Хотите, я передвину куда-нибудь вашу коляску?
— Нет, не трогайте ее. Я себя чувствую совершенно нормально.
— Простите, но я должна вам сказать, что лицо у вас прямо горит. Думаю, что от жары.
Девочка приложила руки к щекам:
— Вас это не касается.
— Но разве вам полезна такая жара? Я бы хотела, чтобы вы позволили мне передвинуть вас в тень. Может быть, мороженое...
Светло-коричневые глаза налились яростью, как у попавшей в капкан лисы.
— Вам что — жалко меня? А я не люблю, когда меня жалеют! Я могу преспокойно дождаться, пока вернется Эдвард.
— Тогда почему вы на меня не глядите, а смотрите куда-то поверх моей головы, как если бы меня здесь не было! Вчера вечером в опере вы вели себя иначе.
— Я никогда раньше вас не видела. Не понимаю, что вы такое говорите.
— О, я знаю, что тогда я выглядела лучше, чем сейчас. Я находилась в соседней ложе.
— Та дама — это были вы?
Лавиния тронула рукой свою серую поплиновую юбку:
— Наверное, я сейчас не слишком на нее похожа...
Враждебность во взгляде девочки сменилась интересом.
— Нет, совсем не походите. Почему у вас теперь такой блеклый вид? Вы прислуга?
— В известном смысле. Впрочем, да, конечно прислуга, хотя мне страшно неприятно в этом признаться. Так же, как вам не хочется признаться, что вы чувствуете себя беспомощной в этой коляске.
Девочка вдруг сказала:
— Я плакала. Терпеть не могу, чтобы меня видели плачущей.
Лавиния прониклась невольным сочувствием к ребенку.
— Я тоже этого не терплю. Меня зовут Лавиния Херст. Знаю, что ваше имя Флора — вчера вечером слышала, что вас так называли, слышала совершенно случайно. А вашего брата зовут Эдвард.
— Мама называет его Тедди, словно он младенец. А платье было чье?
— Платье?
— То, красивое, что было на вас. Вы его украли?
Это говорил уже не ребенок, а преждевременно состарившаяся женщина с худым лицом, под кожей которого ясно обозначались кости. Девочка была не по летам развита и наблюдательна.
— Нет, я его не украла. Взяла взаймы.
Флора бросила на нее разочарованный взгляд:
— Ах так...
— В каком-то смысле это было воровство, потому что я не спросила разрешения.
— У своей хозяйки?
— Да.
— Она противная?
Поразительно, каким облегчением было поговорить хоть с кем-нибудь, пусть даже с ребенком.
— Иногда бывает противной.
— А что она скажет, если узнает про платье?
— Не узнает. Я сегодня утром благополучно вернула его на место. Сережки, которые были на мне, тоже ее. Ах ты Господи!..
— Что такое, мисс Херст?
— Я забыла положить назад сережки! Они все еще у меня в комнате. О Боже! Если кузина Мэрион узнает...
— Что тогда будет? — с величайшим интересом спросила Флора.
— Не знаю. Уверена, что она с большим удовольствием заточила бы меня в подземелье.
— Или заставила бы прогуляться по Мосту Вздохов[4].
— Или вздернула бы на ви... — Лавиния не договорила. Игра вдруг перестала быть игрой.
— На виселице? Неужели она такое чудовище? — Флора явно наслаждалась катастрофической ситуацией. — Тогда давайте подумаем, как ее наказать. Я знаю... Ой, папа!
Их разделила тень. Лавиния быстро подняла голову и увидела, что возле них стоит мужчина. Она поняла: направляясь к Флоре, она надеялась, что именно это и произойдет. Ее не так уж сильно обеспокоило бедственное положение ребенка — просто оно оказалось кстати.
У него было крепкое, словно из камня высеченное смуглое лицо, упрямое и слегка мрачноватое, с выпуклым лбом и темными умными глазами.
Поначалу все его внимание сосредоточилось на Флоре.
— Что ты тут делаешь? Где Элиза?
— Ах, она все еще больна. До чего это несносно, правда? Мама сказала, что мне придется остаться дома, но я велела Эдварду привезти меня сюда. Не брани меня, папа. Он вполне мог с этим справиться — ведь он очень сильный. Но ему надоело кормить голубей, и он убежал. Он сделал это нарочно, назло мне. Право же, он прескверный мальчишка! Но так ему и надо — меня угостят мороженым, а его нет.
— Мороженым? — Мужчина перевел взгляд на Лавинию. — Может, ты вспомнишь, Флора, как полагается себя вести, и представишь меня своему другу?
В ответ Флора звонко расхохоталась.
— Она мне вовсе не друг, папа. Она всего лишь прислуга. Это — мисс Херст, и ее хозяйка... — Голос Флоры стал менее уверенным, когда она заметила выражение лица отца. — Я не хочу сказать, что она все время прислуга. Вчера вечером она была в опере. Что скажешь, папа? Это она была той самой дамой в соседней ложе. Ты не удивлен?
— Отнюдь, — ответил ее отец. — Ничуть не удивлен и сразу же узнал ее. — Он слегка поклонился Лавинии. — Здравствуйте, мисс Херст. Меня зовут Дэниел Мерион. Разрешите поблагодарить вас за то, что вы спасли мою капризную дочь. А что это она говорила про мороженое? Доставьте мне удовольствие и позвольте заказать его вам обеим. А я тоже к вам присоединюсь.
— О папа, да ты совсем не сердишься!
— Скажем так: не сержусь на мисс Херст. С тобой и Эдвардом я разберусь позже. Понравилась вам опера, мисс Херст?
— Да, очень, — сдержанно ответила Лавиния, — хотя, должна признаться, из всех произведений Моцарта я больше всего люблю «Cosi fan Jutte»[5]. И все-таки я никогда не слышала лучшей Королевы ночи[6], разве что однажды, в Ковент-Гардене... — В ужасе она умолкла.
Как это на нее похоже... Вместо того чтобы придерживаться роли скромной компаньонки, стоило ей оказаться в обществе привлекательного мужчины, она тут же начала болтать, словно благородная барышня, впервые появившаяся на светском балу.
Он был с ней чрезвычайно учтив.
— Вы любите музыку, мисс Херст?
Она кивнула:
— Да, но, к сожалению, в последнее время мне редко представлялась возможность бывать на концертах. Вчера моя кузина плохо себя чувствовала и осталась дома, так что я пошла вместо нее с нашей служанкой. А вы любите оперу, мистер Мерион?
— Нет, нисколько, но жена любит, и Флора, надеюсь, тоже будет любить.
