Вдруг Слэйдер почувствовал, как что-то острое впилось ему в бедро. Это оказалась одна из сережек Лиссы в виде золотого сердечка, обрамленного серебром. Когда она вырвалась от него накануне на автомобильной стоянке, сережка выскочила из ее уха. Он заснул, сжимая ее в пальцах и потирая, словно она могла, как лампа Аладдина, вызвать Лиссу, улыбающуюся, тянущуюся к нему, дающую ему еще один шанс.
Вся боль от разрыва с Лиссой обрушилась на него снова, когда он разглядывал золотую с серебром сережку. Хотя он и не надеялся, что Лисса встретит его с распростертыми объятиями, все же какая-то надежда была.
В животе Слэйдера забурчало. Это напомнило ему о том, что он пил за ужином накануне вечером. Он встал и голым прошел через комнату. Его подтянутое, худощавое тело таило в себе какую-то опасность. Такую же опасность выражали его высокомерно поджатые губы. Казалось, что он всегда пребывал в состоянии равновесия между откровенным приглашением и презрительной усмешкой, в зависимости от обстоятельств.
Когда Слэйдер склонился над потрепанным брезентовым рюкзаком, в котором находились все его пожитки, с его шеи свесился золотой крест. Он вспомнил ночь, когда Мелисса отдала ему этот крест на цепочке. Это произошло в ту самую ночь — ночь перед тем, как его отправили в тюрьму.
Окно Мелиссы в ту жаркую ночь было открыто. Старик Синклер отказывался модернизировать большой белый викторианский фермерский дом, который служил семье несколько поколений. Это объяснялось вовсе не тем, что он не мог позволить себе установить кондиционеры, или провести в дом водопровод, или устроить центральное отопление. Адам Синклер был одним из самых богатых людей в округе.
Он был также одним из самых ожесточенных. Не проходило и дня, когда бы он не жалел о женитьбе на Конни Синклер, не демонстрировал разочарования в Бью, в бесполезном сыне, которого она родила ему. Он рассчитывал, что хорошенькая городская девушка, на которой он женился, станет деревенской после просто перемены места жительства. Но этого не произошло, и Адам Синклер воспринимал невозможность такого превращения как пренебрежение к себе.
Он испытывал особое удовлетворение от мысли, что его городская жена должна была готовить на дровяной плите и таскать воду для еженедельной стирки. После двадцати лет брака единственное удовольствие, которое оставалось у них в жизни, было делать друг друга и всех окружающих несчастными.
Слэйдер бросил камушек в окно Лиссы, и она тут же выглянула, опираясь на подоконник.
— Слэйдер, это ты? — спросила она. Слэйдер отпустил ветвь большого дерева гикори[3] и прижал пальцы к губам — тише.
— Слэйдер, ты выпил?
— Нет, я не пьян. — Он закурил, и на мгновение вспышка спички осветила его. Он был худощав, но под поношенными джинсам и майкой перекатывались бугристые мускулы, наращенные за время бесчисленных погрузок на грузовики и прицепы. Жестом он пригласил ее присоединиться к нему.
— Слэйдер, уже за полночь. Ты можешь подождать до утра?
Слэйдер вздохнул, засунул большой палец в пустую петлю для ремня на джинсах:
— Лисса, если уже за полночь, то это и есть утро.
— Ну хорошо, — согласилась она.
Когда она отступила от окна, Слэйдер обошел дом сзади, взобрался на веранду и устроился на старом плетеном кресле. Потом положил ноги на перила.
Задняя дверь скрипнула, и появилась Мелисса. Открыв глаза, Слэйдер увидел, что она одета в джинсы, просторную куртку и мокасины. Она застенчиво улыбнулась, подошла к нему и положила на колени нарядно перевязанный пакетик.
— Что это? — быстро спросил Слэйдер.
— Это подарок к твоему дню рождения. Знаешь, ведь ты не единственный, кто делает подарки. Я накопила деньги, когда присматривала за детьми.
— Лисса, я не хочу, чтобы ты тратила эти деньги на меня. Ты должна покупать на них какие-нибудь хорошие вещи для себя. Кроме того, у меня вовсе не день рождения.
— Я знаю, что твой день рождения наступит лишь через несколько недель, но тогда ты будешь в... в...
— В тюрьме, — добавил Слэйдер слово, произнести которое она была не в силах.
Она кивнула.
— Ты даже не закончишь с нами на следующей неделе учебный год. Это несправедливо, Слэйдер. Я знаю, что ты не виноват. Ты не мог сделать ничего дурного. — Ее нижняя губа задрожала, и по щеке скатилась слеза. — Что бы ни случилось, я хотела бы, чтобы у тебя было что-то, что напоминало бы тебе обо мне.
Слэйдер заставил себя изобразить комичную жадность, разворачивая пакетик, чтобы она улыбнулась.
Он был вознагражден.
— Будет один, — хихикнула она. Он изумленно взглянул на нее.
— Кто один?
— Ты разорвал резинку, — показала она, — это значит, что у тебя будет по крайней мере один ребенок.
— Этого не будет до тех пор, пока, черт возьми, я не обеспечу для него жизни получше той, что твои или мои родители обеспечили нам... Ни один мой ребенок никогда не будет оставлен на «попечение» чужих людей, как это произошло с нами, — поклялся он. Из коробочки для драгоценностей Слэйдер достал золотой крестик с выгравированной надписью на обороте, на красивой золотой цепочке.
— Ты его будешь носить? — нерешительно спросила Мелисса.
Он, ничего не сказал.
Слэйдер извлек крест из коробочки и взвесил на ладони. Это был единственный подарок, который кто-либо когда-нибудь ему преподнес. Он неумело возился с замочком, пытаясь скрыть свои эмоции.
— Давай, я надену, — предложила Мелисса, когда поняла, что он, разумеется, будет носить ее подарок. Она наклонилась к Слэйдеру, чтобы мягкими и нежными пальцами застегнуть на его шее замочек цепочки.
Когда она сделала это, Слэйдер накрыл ее руки своей ладонью и поднес их к губам. Без нее одиночество будет совсем невыносимым. Он покрыл ее ладони нежными поцелуями, и Лисса едва смогла расслышать, как он пробормотал: «Спасибо».
* * *
Достав из рюкзака бритвенный прибор, Слэйдер прошел в ванную и начал сбривать свой волосяной камуфляж. Покончив с бритьем, он убедился, что зеркало в ванной отражало резкие, грубоватые черты лица мужчины, а не восемнадцатилетнего юноши, и двадцатитрехлетние глаза были лишены невинности. Он оделся и надел зеркальные солнцезащитные очки.
Слэйдер решил выяснить, функционирует ли еще столовка Макджилликуди, и направился на окраину города. Оказалось, что за время его отсутствия ни термиты, ни хорошая буря не снесли с лица земли это заведение. Столовка и бар располагались в ветхом строении, и были заведением такого рода, в котором каждый, кто был одет не в джинсы, выглядел неуместным чужаком, и где можно получить свою кружку пива и яичницу независимо от того, в какое время дня или ночи возникло такое желание.
